Мамочка для принцессы - Моргана Редж

писала. И по сосредоточенному, одухотворенному выражению ее лица было ясно — ее не просто накрыло вдохновение. Ее отпустило.

Вот чего она хотела. Не просто денег. Не просто безопасности. А свободы творить, не оглядываясь на счета. И я мог дать ей это. Осознание этой власти над ее счастьем было пьянящим. И пугающим. Потому что я никогда раньше не нес ответственности за чье-то вдохновение.

И это было так здорово, словно ты сам являешься чьей-то музой. И не просто чьей-то, а именно Аси. Видеть, как меняется ее лицо, когда она погружается в свое творчество. Отмечать, как закусывает губу, как сдувает прядь волос. Какая она разная! С Аришей и Артемом она мама. В своем любимом деле — профессионал с горящими глазами. Это и меня самого вдохновляло на подвиги.

Через полчаса Ариша наконец увлеклась новой игрушкой, принесенной няней, а я подошел к Асе. Она не услышала моих шагов, полностью уйдя в текст. Я стою рядом, глядя, как ее брови сдвигаются в легкой досаде, а потом разглаживаются, когда она зачем-то стирает написанное и пишет заново.

— Нашла решение? — тихо спрашиваю, чтобы не испугать.

Она вздрагивает и поднимает на меня глаза. И в них нет ни прежней настороженности, ни иронии. Была усталость и странное, почти детское доверие.

— Кажется, да, — она вытирает ладонью лоб. — Спасибо. За предложение. И за то, что дали подумать над сценарием.

— Ты сказала «дали», — замечаю, садясь рядом. — А не «дали время».

Она смущенно опускает взгляд, и по ее щекам разливается легкий румянец. Мое сердце делает кульбит, в груди разливается что-то странное и теплое.

— Привычка, наверное. От своего начальника-тирана, — шутит она, но шутка выходит какой-то мягкой, без привычной колючки.

— Твой начальник-тиран, кажется, начинает понимать, что его главная задача — не мешать тебе работать, — парирую.

Она снова смотрит на меня, и в ее глазах пляшут чертики. — А я думала, его главная задача — подсовывать мне шелковые платья и водить в рестораны, где на него вешаются бывшие.

Я смеюсь. Вот она, моя Ася. Возвращается. — Это не задача. Это… привилегия.

Мы сидим молча несколько минут. Между нами больше не было напряжения от вчерашнего вечера. Было что-то новое. Более спокойное и глубокое. Как будто мы оба сделали шаг навстречу и теперь изучали новую территорию, на которую ступили.

— Я согласна, — вдруг говорит она, глядя куда-то в сторону сада. — На контракт. На партнерство.

Я киваю, не доверяя своему голосу. Победа. Но не над ней. Над самим собой. Над своим страхом и над своими старыми, неверными представлениями о том, как все должно быть устроено.

— Хорошо, — сказал я, вставая. — Завтра мой юрист подготовит все документы. А сейчас я оставлю тебя работать. Но знаешь, даже этот контракт не выражает всей твоей значимости для меня. Все это лишь для твоего удобства. Я мог бы заключить с тобой фиктивный брак, но не думаю, что ты согласишься, — подмигиваю ей.

И ухожу, чувствуя ее взгляд на своей спине. И понимаю, что это, возможно, самая важная сделка в моей жизни. И единственная, где я был готов проиграть все, лишь бы выиграла она.

Глава 17

Ася

Новый статус «консультанта по развитию» оказался не просто строчкой в договоре. Это было как получить почетную грамоту и бронежилет в одном флаконе. Грамоту — за профессиональное признание. Бронежилет — против ядовитых взглядов и колкостей. По крайней мере, я на это наивно надеялась.

Ощущение окрыленности длилось ровно два дня. За это время я успела заключить новый контракт (сумма годового оклада заставила меня поперхнуться кофе), ввести в расписание Ариши долгие прогулки, лепку и рисование вместо части скучных «развивашек», и даже сдать правки по сценарию, уложившись в дедлайн.

На третий день в доме появилась она. Светлана.

Это была не просто «бывшая». Это была Царица Бывших. Женщина лет тридцати, с осанкой балерины, в безупречном костюме, от которого пахло деньгами и властью даже сильнее, чем от Павла. Она вошла без стука, как у себя дома, в тот момент, когда я, сидя на полу в гостиной, помогала Арише склеить из картона домик для куклы. На нас обоих были пятна клея, а на полу лежали обрезки цветной бумаги.

— Павел дома? — ее голос холодный и ровный, без капли интереса.

Я поднимаю голову, чувствуя себя гномом у подножья горы. — Его нет. Он на работе.

Ее взгляд медленно прополз по мне, по моим старым джинсам, по пятну клея на футболке, по Арише, прижавшейся ко мне, и по нашему творческому хаосу на полу. В ее глазах не было презрения, как у Виктории. Там было нечто худшее — полное, тотальное безразличие. Как будто она смотрит на мебель. Неудачно подобранную мебель.

— Передайте, что заходила Светлана, — говорит она и, развернувшись, уходит, оставив за собой шлейф дорогих духов и ощущение собственной неоспоримой значимости.

Ариша, почувствовав напряжение, притихает. — Тетя Ася, это кто? — Просто знакомая папы, солнышко, — успокаиваю ее, но внутри все закипает.

Это не та буря, которую можно укротить язвительным замечанием. Это ледяной шторм. И я понимаю — такие, как Светлана, не станут выяснять отношения или цепляться. Они просто… не замечают. И в этом их сила.

Вечером я не выдерживаю и иду к Павлу, пока он просматривает документы в кабинете. — Сегодня приходила Светлана.

Он не поднимает глаз от бумаг, но его пальцы замирают на странице. — И что?

— Ничего. Спросила, дома ли ты, и ушла. Просила передать, что заходила.

Он наконец смотрит на меня. Его лицо невозмутимое, но в глазах я вижу что-то сложное. Не вину. Скорее… усталость. — Светлана — мой бывший деловой партнер. И… да, была нечто большим. Это было давно. Она не причинит тебе вреда.

— Мне? — я фыркаю. — Да мне-то что? Я про Аришу. Она смотрела на нее, как на… не знаю, на погрешность в интерьере.

Павел вздыхает, откладывает документы. — Со Светланой все сложно. У нее свои амбиции. Ребенок никогда не входил в ее планы. Ни свой, ни, тем более, чужой.

— Понятно, — киваю, чувствуя, как закипает злость. Не на него. На нее. На всех этих «сложных» женщин, для которых дети — обуза, а такие, как я, — недоразумение.

— Ася, — он зовет меня, когда я уже повернулась к двери. — Не позволяй ей добраться до тебя. Ее оружие — в том, чтобы заставить других чувствовать себя незначительными. Не дай этому случиться.

Я выхожу из кабинета, но его слова засели в мозгу колючкой. «Не позволяй». Легко сказать. Как