Время скитальцев - Мария Чернышова

— Так не выпускали же сегодня скотину наружу. Они не поеные. Так я пришел…попоить…

И то правда. По летней поре свиньи сами себе господа: бродят, где желают, жрут, что найдут, пьют из любой лужи. А тут заперли на длинный знойный день.

— С кем ты разговаривал? — Эрме огляделась. Длинный проход, загоны по обеим его сторонам, кучи соломы у дальней стены. Над головой настил сеновала.

— Я… так… с ними…

— Со свиньями, что ли? — Вилремон, обогнув Эрме, прошел в свинарник, бестрепетно ступая босыми ногами по грязной соломе. — Ну-ка, каковы здесь животинки⁈ Сосунки есть?

Он ринулся к загону, демонстративно покачивая топором.

Лотаро с тревогой следил за оборванцем.

— Вы куда это? — спросил он. — Вы… стойте… не надо туда… Они хозяйские… мне по шее дадут, коли убыток будет.

— Да не боись ты, — Вилремон перегнулся через загородку, откуда доносилось солидное похрюкивание свиноматки. — О, вот эти красавчики… Прямо созданы для вертела.

Он нагнулся так, что рваная рубашка задралась, наполовину обнажив спину. Эрме невольно отметила, что полотно-то пусть и вдрызг грязное, но низ подрублен очень умело и вообще оно, кажется, льняное. Бывали у дейза лучшие времена. А вот спина жутко грязная. И с черно-багровыми синяками, полученными не так давно.

— Успокойся, — сказала Эрме. — Не тронет он твою скотину. Возвращайся назад, в оцепление.

— Да, да, — пробормотал парень, однако все топтался на месте, завороженно пялясь на топор с подсохшими потеками крови.

А был ли он вообще в оцеплении? Эрме поняла, что Лотаро не попадался ей на глаза с той поры, как забаррикадировал заднюю дверь дома. Смельчак внезапно струсил?

Вилремон потянулся к поросенку и вдруг резко выпрямился, шлепнув ладонью по голой спине.

— Ай, зараза! — рыкнул он. — Колется!

Он с удивлением продемонстрировал Эрме ежик репейника.

— Не лазил вроде по репьям…

Он осекся и поднял глаза к потолку.

Сквозь щели сыпалась сенная труха.

Вилремон спрыгнул с загородки и перехватил топор со стремительностью молнии.

— Кто на сеновале, парень?

— Н-никто, — пробормотал Лотаро. Глаза его забегали.

— Не ври!

Сенная труха продолжала сыпаться, обозначая путь. Тот, кто прятался, решил спуститься. Вилремон развернулся вполоборота, переводя взгляд с лестницы на Лотаро и Эрме.

— Монерленги, быстрей на улицу! Зовите этого вашего… заснул он, засранец, что ли?

Эрме развернулась, готовясь выбежать, но Лотаро внезапно преградил ей путь. Парень, казавшийся вроде бы невысоким и спокойным, как будто вырос, заслонив дверной проем.

— Не трогайте ее! — задыхаясь, крикнул он. — Она тихая! Она никому зла не сделает! Пусть идет!

— Дурень! — заорал Вилремон. — Дурень безмозглый! С ней пойдешь⁈ Оба подохнете!

— С ней и пойду! Не остановите! — Он раскинул руки, мешая Эрме вырваться наружу.

За спиной Эрме раздался яростный женский вопль. Тихая была очень громкой.

— Монерленги, кинжал! — заорал Вилремон. — Кинжал в печенки и наружу!

Эрме выдернула кинжал из ножен, но нанести удар не успела — Лотаро сжал ее запястье так, что кости затрещали. Они глядели друг на друга в упор, топчась на месте, но Эрме поняла, что еще чуть-чуть и парень сломает ей запястье, оружие выпадет и…

— Лотаро, как тебя зовут? — пробормотала она. — Как тебя зовут?

— Я, — лоб его покрылся испариной, губы тряслись и кривились. — Я… я… не… пом…

Он захрипел и вцепился второй ладонью Эрме в горло, прямо в кольчужный шарф, вплотную приближая свое лицо к ее лицу.

Кинжал выпал, канув в солому и навоз. Выла девчонка, вопил и ругался Вилремон.

Эрме не видела больше ничего и не слышала — осталось лишь искаженное гримасой лицо Лотаро и стекленеющий безумный взгляд, из которого стремительно исчезала человечность…

* * *

Глаза в глаза.

Черный зрачок пульсирует, то сужаясь, то расширяясь. Сердце против воли начинает подстраиваться под пульсацию зрачка. Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох-выдох. Часто-часто-часто, до изнеможения, до боли.

И вдруг — сбой. Сердце словно падает куда-то вниз, и падение это отзывается во всем теле острым ужасом. Время замедляется, черный зрачок стремительно выцветает, становясь тускло-серым, словно подернутым призрачно-серой пеленой тумана.

Туман клубится, медленно растягиваясь на тонкие нити, и сквозь его редеющее облако вдруг проступает мерцающая дорога. Она чуть искрится — то мерцает серебристая легкая пыль, устилающая древние камни.

Дорога притягивает, дорога манит, а над ней сквозь клубы тумана, словно маяк над морем, горит одинокий свет. Он медленно разрастается, подсвечивая туман, касается лица, заглядывает в глаза. Свет этот ласков, но словно бы отстранен, он не дает тепла, но все, что за его пределами, отступает, становится неважным, ненужным, далеким…

И остается лишь желание идти на этот свет, приблизиться к его источнику, раствориться в его мерцающей пустоте, стать его частью…

Один шаг, и мерцающая тропа ляжет под ноги. Один шаг.

Она делает этот шаг, и мир вокруг нее взрывается пламенем и болью…

* * *

Плакала женщина. Плач этот, отдаленный, но назойливый, то и дело готовый сорваться в вой, бил в уши, заставляя даже теплый желтый свет колебаться и дрожать, покрываясь рябью.

Эрме моргнула и поняла, что это всего лишь луна, отраженная в стоячей, чуть пахнувшей тиной воде.

Она сидела на берегу пруда, прямо на песке, сгорбившись и опустив руки на колени. Листья тростника щекотали затылок. Позади шелестели деревья. Впереди расстилалась вода, и луна проложила по ней светлую полосу.

Что она здесь делает? Почему уже ночь, когда еще и солнце не садилось?

Эрме пошевелилась и тут же вскрикнула от боли — одновременно в правом запястье и в горле. Дышать было трудно, глотка саднила, и каждое движение отдавалось неприятными ощущениями.

Послышались негромкие шаги.

— Монерленги? — очень осторожно и нерешительно позвал с обрыва смутно знакомый голос.

Как его имя?

— Монерленги! Слышите меня⁈

Крамер! Точно, именно он.

— Да, Курт, — отозвалась Эрме. — Что такое?

Почему я сижу здесь, одна, ночью? Что я вообще здесь забыла? Что произошло?

Она с трудом поднялась на ноги. Пошатнулась, едва не свалившись вновь наземь.

— Курт, — окликнула она. — Спустись и помоги мне!

Шаги топтались на краю обрыва. Вниз с шуршанием посыпался песок.

— Монерленги, — в голосе Крамера слышались странные нотки. — Монерленги… не могли бы вы…назвать свое имя…

— Капитан, ты с ума сошел! — рявкнула Эрме. — Я тебе, что, гуле…

Она