Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1979 год

Алексей Маслов

Колесницы плоского неба

Старинные карты звездного неба поражают современного человека фантастическими аллегорическими изображениями созвездий. Глядя на эти карты, мы забываем о том, что перед нами отражение определенной стадии развития науки, и думаем только об искусстве, с которым художник передает традиционные образы, или о том, какой туман застилал глаза наших предков, заставляя их видеть вместо хаоса сияющих точек сказочные картины.

Но исследования показали, что это далеко не так — наши предки иллюстрировали отнюдь не только фантастические представления, но и вполне научные, даже с современной точки зрения, наблюдения. Греки заимствовали у вавилонян представление о том, что не «неподвижные» звезды, согласно вращающиеся вместе со всем небесным сводом, а «беспокойные» планеты, совершающие, как кажется наблюдателю с Земли, более сложные движения, являются богами. В соответствии с этими соображениями Солнце, Луну и планеты изображали в виде божеств, объезжающих небо на своих колесницах. Казалось бы, совершенно фантастический сюжет, не могущий ничего сообщить о реальных, наблюдаемых движениях планет. Однако это не совсем так. Известно, что скорости движения планет вокруг Солнца не соответствуют скорости, с которой тот же путь проделывает Земля. В результате в некоторые моменты наблюдатель с Земли видит, что планета замедляет свой ход, останавливается, некоторое время идет назад и наконец «возвращается на круги своя». Чтобы проиллюстрировать это явление, в старинных книгах наряду с триумфальным выездом планет изображают их остановившиеся и распряженные колесницы. Этот наивный прием показывает, какие причудливые формы может принять изображение реальных явлений и того, как вроде бы чисто фантастическое изображение может нести научную информацию.

Казалось бы, что может быть ненаучнее представления о том, что небесный свод вращают ангелы? Но вглядимся в изображение, иллюстрирующее эту вполне средневековую мысль. Один ангел изображен в полном соответствии с канонами, а вот другой оказался... вверх ногами. Почему? Безусловно, потому, что во вселенной нет верха и низа. А это уже мысль не средневековая: ведь средневековье в науке — это эпоха, когда шарообразность Земли отрицалась потому, что тогда кому-то надо стоять вверх ногами. Так что стоящий таким образом ангел (кстати сказать, не очень уважительный ракурс) неожиданным образом перекликается с научным представлением нового времени.

А. Чернецов, кандидат исторических наук

Уэрта и валенсийцы

— Скажите, пожалуйста, как пройти на площадь Каудильо?

В ответ корректно-любезный, но холодный взгляд, слова звучат с чуть заметным вызовом:

— Вы хотите сказать, как пройти на площадь Эмилио Кастеляра?

— Да, да, именно эту площадь я имею в виду...

Такой обмен фразами словно пароль. Убедившись, что приезжий согласен — нет площади Каудильо (хотя официально она еще и носит название титула Франко), а есть площадь Кастеляра (это имя одного из республиканских деятелей XIX века), — люди вроде теплеют и, не жалея времени, растолковывают приезжему, как попасть в нужное место.

В один из первых дней пребывания в Валенсии, когда я еще путался в ее улицах и задал этот вопрос, то получил именно такой ответ.

Город, где пьют «орчату»

А площадь, о которой идет речь, очень красива. Здесь, на сильно вытянутом треугольнике, обрамленном старинными зданиями с куполами, находится торговый и деловой центр города. Среди этих строгих, выдержанных в едином стиле зданий раздражающе, словно безобразный металлический зуб, торчит огромный безликий прямоугольник какого-то банка из стекла и бетона. Впрочем, не только в Валенсии — повсюду в Испании сталкиваешься с подобным. И мои собеседники не упускали случая пожаловаться на безвкусие и полную безнаказанность франкистских градостроителей, для которых понятие архитектурного ансамбля было чем-то абстрактным и необязательным, зато стремление нажиться — весьма реальным и в то же время не сулящим неприятностей. Все, кто затрагивал эту тему, в один голос выражали надежду, что после муниципальных выборов 3 апреля — в Валенсии они закончились победой социалистов и коммунистов — представители левых сил больше не допустят обезображивания испанских городов.

Валенсия — это город до мозга костей. Границы его предельно четки: обрываются кварталы новостроек, и дальше простирается «уэрта» — валенсийские поля. По сравнению с городами-гигантами полумиллионная Валенсия компактна и удобна. В ней масса симпатичных небольших баров и «чирингитос» (испанский гибрид кафе и «забегаловки»), столики которых под пестрыми тентами высыпали прямо на тротуар. Фирменный напиток в этих заведениях, который больше нигде в мире не встретишь, — «орчата», вкусное и поразительно сытное питье, приготовляемое из каких-то диковинных клубней «чуфас», растущих только на валенсийской земле. Немалое достоинство этого поистине народного напитка заключается в том, что он дешев (впрочем, в рекламе это «нереспектабельное» слово заменили прилагательным «экономичный»).

В жару орчату пьют из больших стаканов со льдом. Но, надо сказать, даже в жаркие дни в Валенсии дышится легко — сказывается близость Средиземного моря, освежающего город бризом.

Ритм жизни здесь несравненно спокойнее, чем, скажем, в Мадриде или Барселоне. Это так непривычно, что начинаешь чувствовать себя далеко-далеко от нашего вечно спешащего мира. А потом это странное чувство убаюкивающего покоя вдруг исчезает, когда сталкиваешься с сегодняшней валенсийской действительностью...

В гостинице пожилой портье, взяв паспорт, удивленно вскинул брови, сверяя мое лицо с фотографией.

— О камарада, неужели вы из России! Давно я не видел «русос». А когда-то у меня много было русских друзей...

Действительно, Валенсия служила одним из основных портов, куда в годы войны испанского народа против фашизма приходили суда под советским флагом. Они везли помощь республике: добровольцев, оружие, продовольствие. На просторах Средиземного моря за ними охотились пиратские подлодки Гитлера и Муссолини. Иногда суда топили. Но они шли и шли. А в Валенсии матросов, сходивших на берег, встречали с любовью и симпатией. Четкий отзвук этих чувств легко можно уловить и по сей день в воспоминаниях валенсийцев.

Портье, его зовут Андрес, в те годы работал таможенником в Валенсийском порту. После поражения республики он шесть лет находился сначала в концлагере, затем в тюрьме.

— Мне еще повезло, — говорил он. — А скольких моих товарищей расстреляли без суда и следствия, сколько погибло от пыток и голода. В конце концов я вышел на свободу, но много лет не мог найти постоянной работы: как узнавали, что я «красный», — сразу отказ. Жил случайными заработками. Лишь десять лет назад удалось устроиться в гостинице, да и то на самую малооплачиваемую, ночную работу. Теперь уже полегче. После амнистии нам, бывшим республиканцам, стали платить пенсию за все те годы. Левые партии добились этого. Ведь не мы бросили работу — нас выгнали франкисты. Так что скоро думаю уйти на покой...

Андрее с удовольствием закуривает предложенную сигарету из пачки «Столичных»:

— Моряки несколько раз угощали меня необычными сигаретами, — вспоминает он. — С такими длинными картонными мундштуками, а на коробке, если не ошибаюсь, был всадник, похожий на Чапаева, и рядом — большая гора...

Я объясняю ему, что это папиросы «Казбек», они и сейчас выпускаются в Москве. Андрес радуется этому, словно я сделал ему подарок, и заключает:

— И все-таки прекрасное то было время. Это нужно пережить!

Неспешность жизни в Валенсии, ее чуть замедленный ритм вовсе не следует путать со спячкой. В городе вовсю кипели и кипят страсти. Здесь искони сильны традиции вольнолюбия. Не случайно именно в Валенсию из осажденного франкистами Мадрида перебралось республиканское правительство; в готическом здании Лонхи — своего рода средневековой бирже, теперь одной из архитектурных достопримечательностей города — заседали кортесы.

С самого своего основания римлянами, еще за два века до нашей эры, Валенсия была эпицентром бурных событий, знала взлеты и падения, прошла через роскошь и нищету. Жители этого края поразили римлян своим упорством в сопротивлении. Соседний город Сагунто, например, был ими осажден, но не сдался, и его защитники погибли в неравном бою все до последнего. Потому, заложив рядом новый город, завоеватели дали ему имя Валенсия, которое в переводе с латыни означает «Смелая». Но для валенсийцев, пожалуй, не менее характерна, чем отвага, и другая черта — трудолюбие.