Украинская зима - Петр Немировский

сбиваем, но даже те немногие ракеты и дроны, которые долетают до цели, наносят нам колоссальный ущерб. А ведь наши ресурсы не бесконечны. Если такими темпами будет продолжаться, что останется от нашей энергетики через месяц, через полгода, через год? Мы же превратимся в пещерных людей, будем жить как дикари. Наверное, Путин этого и добивается. Поэтому я убеждаю Валю купить дом где-нибудь в Португалии или в Испании, но лучше всё-таки в Португалии, там недвижимость дешевле, и у нас там есть контакты. Будем жить там, а когда война закончится и всё восстановится, вернёмся в Киев, дом у нас здесь, слава богу, есть.

Антон любил комфорт. Мы все это знали. Он не был трусом. Не был подлецом. Он был милейшим и добрейшим человеком. Его кошелёк всегда был открыт для друзей, а кошелёк тот был не худеньким.

Но Антон очень любил бытовые удобства. Война привнесла большой дискомфорт в его жизнь. И этот дискомфорт Антон не мог устранить, несмотря на все усилия и затраченные баснословные деньги. Поэтому он хочет уехать в Португалию, тем более ему уже 60 лет, уже не военнообязанный, имеет полное право.

Антон предлагал поехать сейчас к нему, на виллу за городом, где можно будет поиграть в бильярд или теннис. Не говоря уже про «хорошо выпить и закусить». Купание в бассейне и сауну из-за ситуации с электричеством он предложить, увы, не мог. Но на завтра у меня были другие планы.

Мы проезжали по городу, одни районы которого были погружены в темноту, и вооружённые солдаты патрулировали мосты. Зато в других районах ярко горел свет, были открыты магазины, бары и супермаркеты, светилась реклама, нёсся поток дорогих машин. Сейчас в салоне машины было так уютно, тепло и спокойно, что, казалось, течёт нормальная обычная жизнь, и никакой войны нет, и никто в эту минуту не погибает.

Обличье зла. Встреча с Кобзарём

Было раннее утро. Мы снова ехали в машине, в этот раз с Андреем и его женой Людой. На лобовое стекло летели мелкие снежинки.

— На Западе эта война воспринимается совсем иначе, вид из прекрасного далёка далеко не отвечает реальности. Как я теперь понимаю, на Западе представление об этой войне очень искажено. Да, в Нью-Йорке я смотрю новости, CNN, BBC, вижу на экране новые разрушения, новые воронки от взрывов, раскуроченную бронетехнику и т. д. Иногда в этих видеосюжетах фоном, на заднем плане, гремит канонада, если журналист передаёт неподалёку от линии фронта. И мне, кто это смотрит изо дня в день, такое начинает приедаться. Иными словами, я хочу сказать, что даже к картине обстрелов и разрушений постепенно привыкаешь, «война по телевизору» в какой-то момент перестаёт работать, перестаёт «цеплять». А зритель постоянно ждёт новых эффектов, вызывающих новые эмоции. Наверное, это является одной из причин, почему на Западе в последнее время стали меньше говорить об Украине и меньше интересоваться этой войной. Это — первое, что я понял. А вот второе — об иммигрантах: с началом этой войны у них произошёл невероятный переворот в мозгах и сердцах. Особенно у людей, уехавших именно из Украины, неважно, какой они национальности: украинцы, евреи или русские. Ведь не секрет, что подавляющее большинство тех, кто уезжал лет двадцать-тридцать назад, особенно евреи, к Украине не питали тёплых чувств. Украина для них была нелюбимой мачехой. Я знаком с одним парамедиком, мы вместе с ним работаем в Нью-Йорке. Его зовут Лёва — обычный, ничем не примечательный еврей, уехавший из Киева почти тридцать лет назад, будучи ещё совсем молоденьким. По его словам, он тогда до того презирал Украину, что в аэропорту, перед тем как сесть в самолёт, повернулся и плюнул в сторону Киева. Все тридцать лет в Америке он не интересовался Украиной вообще, ему было до лампочки всё, что здесь происходит. В Нью-Йорке он женился, получил специальность, родил и вырастил троих детей. И вот, когда началась эта война, он испытал странное перерождение, с ним случилось нечто такое, чего он сам от себя не ожидал. Вероломное вторжение и варварство русских, сопротивление украинцев, вялая поддержка Запада — всё вместе потрясли его до таких глубин, что он — не поверите — недавно взял в компании отпуск за свой счёт и на три месяца уехал на Донбасс. Да, сейчас он в Краматорске, руководит там отделением военных медиков, которое принимает раненых, доставленных с поля боя, и распределяет их по разным госпиталям, в зависимости от тяжести ранения. Иногда я с ним связываюсь. Он говорит, что там сейчас война такая, что трудно себе представить. Но он счастлив, если это правильное слово в данном контексте, что совершил этот поступок. Он уверен, что любой человек, кому небезразлична справедливость, именно так и должен поступить. Это невыдуманная история. Недавно в Фейсбуке я прочитал интересную мысль, высказанную талантливой поэтессой из иммигрантов, что существует так называемый dormant patriotism — спящий патриотизм. То есть человек живёт, даже не догадываясь, что для него Родина и на что он ради этой Родины готов. И вдруг война пробуждает в душе человека спящие до сих пор чувства и ценности, о существовании которых он и не подозревал. Спящий патриотизм — dormant patriotism — именно так. Нечто подобное сегодня можно наблюдать в украино-еврейско-русской иммиграции на Западе. Мы все в Америке, в разное время покинувшие Украину, сегодня словно проснулись, разбуженные этой войной. Мы вдруг поняли: что бы мы ни говорили, но часть нашей души оставлена и живёт здесь, на этой украинской земле. Именно поэтому в Нью-Йорке, особенно там, где проживают наши иммигранты, сегодня неожиданно появилось множество украинских флагов на домах и в окнах, многие иммигранты, включая мою жену, вдруг заговорили по-украински. Мне кажется, что в этом благородном движении души проявляется даже какой-то скрытый комплекс вины. Ну и последнее, дайте мне закончить, не перебивайте, потом я надолго замолчу и буду только смотреть и слушать вас, окей? Я здесь уже четвёртый день и совершенно не чувствую, что идёт война. Говорю правду. Да, я видел несколько разрушенных домов — но у меня такое впечатление, что их запланировано разрушили бульдозером, потому что на их месте будут строить что-то новое. Да, пару раз я слышал какие-то слабые хлопки, мне потом сказали, что это взрывы, но я не видел ни зарева, ни обломков ракет. К счастью, на улицах города я не вижу многих покалеченных мужчин с ампутированными конечностями, чего ожидал. Да, в домах выключают свет и слабо топят. Но мне почему-то кажется, что это выбило пробки в электрощитках, а плохо топят по вине ЖЭКа. Иными словами, моя западная картинка войны «по телевизору» здесь уже не работает, но я всё равно не могу поверить, что в стране идёт война. Даже не понимаю теперь, как историки могут рассуждать и писать о войнах, на которых не были и про которые вообще не имеют никакого представления. Вот так. Прошу прощения за свой долгий спич, но я долго молчал, захотелось высказаться.

— Н-да, интересно, — протянул Андрей после недолгой паузы, пытаясь осмыслить услышанное. Понятно, ему было не так просто вникнуть в нюансы того, как эту войну воспринимают иммигранты на Западе. Андрей слегка