Наследники Скорби - Алёна Артёмовна Харитонова

чем от одного Серого, — вот этого Лют и вправду не мог понять. Чего они в него вцепились? Где Серый и где он? Так нет же!

— Не уверен. Да и зачем тебе нам помогать?

— Я хочу на волю, — искренне ответил волколак. — У меня там сестра. И я не вам помогаю. Я себе помогаю и таким, как я.

— И многим из вас Серый не по сердцу? — Осененный, кажется, впервые заинтересовался.

— Многим.

— Свобода, Лют, дорого стоит, — медленно сказал обережник: — Ты мне не просто все расскажешь. Ты меня на него выведешь. Ты и твоя сестра. В этом случае сговоримся.

— Отпустишь?

— Да.

Мысленно оборотень усмехнулся. Ну, еще бы. Конечно, отпустят. И правда — зачем он им? Отпустят и не поморщатся. Вот только сразу, как свободу дадут, по следу подлетков своих отправят и до опушки-то добежать не успеешь.

Поэтому Лют спросил:

— А как знать, что не обманешь?

— Никак.

Пленник задумался. И вправду — никак. Но поимка Серого — дело небыстрое. Иной же раз передышки бывает достаточно, чтобы придумать, как быть дальше. Утро вечера мудренее, а седмица жизни в неволе лучше мгновенной смерти. Пока живешь — можешь бороться. Умрешь — будешь лежать и гнить. Волколак все-таки выдержал несколько мгновений тишины, чтобы не казалось, будто ради жизни в их сыром подвале, он готов согласиться на любую ложь, а потом заговорил:

— Серый очень силен. И Осененных своих растит на крови. Вы для них — еда. Но стая у него теперь очень большая. И прятаться, а тем более охотиться, им сложно. Он собрался укрыть своих волков в Лебяжьих Переходах. Но он не уйдет из леса. И будет вылавливать вас по одному.

— Как?

Лют ухмыльнулся, охотники должны знать, что могут поменяться местами с дичью:

— Как зверей. Он знает, что вас не так уж много.

Его собеседник задумался.

— Я отпущу тебя. Поможешь схватить Серого, ступай на все четыре стороны. Даже ловить не стану. Если сам не вынудишь.

Оборотень пристально смотрел в глаза человеку, оценивая правдивость его слов. Вроде не врет. Хотя… Кто его знает. Сейчас, может, и правду говорит, а, чуть срок подойдет, передумает. Не верь Охотнику и слепому поводырю. Однако делать нечего. Поэтому Лют медленно кивнул. Пусть думают, будто он поверил:

— Помогу.

— За что ж ты на него сердце держишь, а? — спросил мужчина.

Волколак ответил честно:

— За сестру. Мог бы сам, сам бы убил. Но мне он не по зубам.

— А что с сестрой?

Пленник пожал плечами, мол, это не тайна:

— Она Осененная. Но какой из волчицы вожак? Стаю водил я. Она кормила. Мы не убивали просто так. А появился Серый, и Маре ничего не осталось, как идти под него. Он бы загрыз. Не любит тех, кто противится.

В глазах обережника промелькнуло понимание:

— Она стала его волчицей, верно?

Лют посмотрел исподлобья и угрюмо сказал:

— Не по своей воле. Просто он сильнее.

— Ну, еще бы. Лесана, отведи его обратно. Завтра у нас будет долгий разговор, Лют. Подумай, что ты можешь предложить в обмен на свободу. И не надейся, что она обойдется тебе дешево.

Пленник поднялся со скамьи и усмехнулся:

— Свободу покупают кровью, ты об этом говоришь, Охотник?

Обережник кивнул:

— Зато спасешь свою Мару.

Волколак кивнул:

— Это хорошая сделка. Все лучше, чем ходить в одной стае с полоумным. Но и ты подумай, что можешь предложить мне, кроме свободы. Если хотите помощи, не ждите, что я буду сидеть на цепи в каземате.

Обережник смерил его тяжелым взглядом и сказал:

— Диво, что хромаешь ты только на одну ногу. С таким-то длинным языком.

***

Снег падал медленно и торжественно. Зимний лес — тихий и белый — казался зачарованным и неподвижным. Будто вся жизнь в нем остановилась, замерла до весны. Если бы!

Фебр с двумя дружинниками из старших ехал в сторону Шарнавки. Накануне оттуда прилетела сорока с черной ниткой на лапке. Целителя и колдуна не просили, значит, на весь не нападали. Видать, кружила окрест стая, которая распугала лесное зверье, а ночами заставляла беспокоиться скотину. Вот люди и попросили помощи.

Найти волколачье логово зимой проще, чем по чернотропу. К тому же у хищников должен был вот-вот начаться гон, и они держались стаями. Достаточно убить одного-двух, чтобы остальные снялись с места, ушли подальше от человеческого жилья, затаились.

Слабый ветерок бросил в лицо несколько снежинок. Внезапно испуганно фыркнула лошадь Трена. Замотала головой. Парень похлопал животное по шее:

— Тихо, тихо…

Но следом забеспокоился жеребец Влета, загарцевал, подрагивая боками.

Фебр бросил через плечо:

— Тетивы взденьте.

Влет, не задавая вопросов, дернулся к налучи.

Это было последнее, что запомнил обережник, потому что перед глазами полыхнуло белым, а потом все исчезло.

Он не понял, сколько был без сознания. Видимо, всего несколько мгновений. Потому что сквозь гул и боль услышал крики, конское ржание и рванулся из рыхлого снега на звук. Чья-то Сила вдавила обратно, мешала подняться, душила. Но, несмотря на эту вязкую тяжесть, на боль и круговерть головокружения ратоборец смог ударить.

Яркая вспышка сорвалась с рук, в нескольких шагах поодаль взвыл и захрипел зверь. Фебр увидел, как с другой стороны над сугробами взмыла смазанная тень, схватился за рукоять ножа, превозмогая натиск чужого яростного Дара, и снова рванулся. Саданул еще раз, уже не видя, куда, но чувствуя, что не промахнулся… Кто-то зашелся криком. А ратоборец почти оглох и ослеп от стихийной силы, которая бушевала вокруг.

— Брось нож, — приказали ему и для вящей убедительности наступили на руку.

Обережник зарычал, ринулся. Дар рвался из тела вместе со злобой и гневом. На миг перед глазами прояснилось — Фебр прозрел, увидел рядом с собой крепкого парня и ударил еще раз.