Князь: Попал по самые помидоры 18+ - Гарри Фокс

в пещере стала давящей, нарушаемой лишь мерными, слишком уж бесстрастными шагами моих… кого? Воинов? Зомби? От них теперь веяло ледяным безразличием и этим тошнотворным запахом. Я не выдержал и отступил к Тыгтыговичу, который шел, низко опустив голову, его когти с силой впивались в каменный пол.

— Тыгтыгович, — прошипел я, стараясь, чтобы мои слова не услышала та, что плыла в хвосте нашей колонны, словно пастух за смирным стадом. — Это уже не смешно. Смотри на них! Они будто пустые. Эта девчонка… с ней что-то не так. Не то.

Кошкокомандир медленно повернул ко мне свою морду. В его глазах не было былой уверенности — лишь глубокая, звериная тревога. Он кивнул, едва заметно.

— Не то, — его голос был низким, едва слышным рычанием. — Запах… неправильный. Словно тухлый мед на старой шкуре. Она не та, за кого себя выдает.

— Что нам делать? — спросил я, чувствуя, как паника подбирается к горлу.

Тыгтыгович на мгновение задумался, его хвост дернулся в нервном спазме.

— Проверить. Нужно узнать… что она делает с ними. Я пойду с ней. Следом.

Холодный ужас сковал меня.

— Нет! Это ловушка! Она и тебя заберет!

— Я не щенок, — огрызнулся он, но в его голосе слышалась неуверенность. — Я вождь. Моя обязанность. Если я не вернусь… беги. Жги все на своем пути.

Прежде чем я успел схватить его за руку или приказать остановиться, он уже развернулся и зашагал к задним рядам. Я видел, как он приблизился к девушке, наклонился к ней и что-то сказал. Та улыбнулась своей ангельской, леденящей душу улыбкой и кивнула, указав на очередную темную расщелину.

Сердце упало. Я замер, не в силах пошевелиться, наблюдая, как фигура моего самого грозного воина скрывается во мраке вслед за этой тварью. Минуты растянулись в вечность. Шум в ушах заглушал все остальные звуки. Я готов был ринуться за ним, но ноги словно вросли в камень.

И вот они вернулись.

Тыгтыгович шел первым. Его походка была странной — слишком плавной, почти вальяжной, не его обычной хищной грацией. Он подошел ко мне и остановился, глядя куда-то сквозь меня. Его глаза… Боги, его глаза. Ярко-желтые зрачки, всегда полные огня и дикой воли, теперь были тусклыми и пустыми, как у заспанного кота. А с него так и валил тот самый сладкий, гнилой запах, еще сильнее, чем от других.

— Тыгтыгович? — выдохнул я, и мой голос прозвучал хрипло и несмело. — Ну что? Что там было? Что она делает?

Он медленно повернул ко мне голову. Его пасть приоткрылась, но вместо внятной речи оттуда вырвалось лишь низкое, довольное урчание.

— Ыыыы… — промычал он, и на его морде расплылась та же блаженная, идиотская улыбка, что и у его воинов. — Хыыыы…

Это был не смех. Это был звук полного, абсолютного отсутствия мыслей. Звук пустоты, залитой сладким ядом.

Он больше не был Тыгтыговичем. Он был лишь оболочкой, начиненной гнилым медом и послушанием.

И в этот момент наша спутница, все так же невинно улыбаясь, ласково положила свою руку на его могучее плечо, и он повинно склонил голову, как ручной пес.

— Видите? — ее голосок прозвенел в звенящей тишине. — Все в порядке. Ваш друг просто… расслабился. Скоро и вы все почувствуете такое же облегчение. Здесь нечего бояться.

Она посмотрела прямо на меня, и в ее голубых глазах на миг заплясали те самые золотые искорки — искорки голода и торжества.

Я остался совершенно один. Один против двадцати с лишним пустых оболочек и той, что стояла за этим. И единственное, что я чувствовал — это леденящий ужас и запах гниющего меда, который медленно, но верно заполнял собой все вокруг.

— Кто ты такая⁈ — мой рык эхом раскатился по каменным сводам, заставляя с потолка осыпаться мелкие камешки. — Что ты сделала с моими воинами⁈

Оставшиеся верными кошколюды — их было всего пятеро, самые старые и упрямые — мгновенно сомкнули строй за моей спиной. Послышался зловещий скрежет когтей о камень и тихое, яростное рычание. Двадцать клинков, занесенных моими же бывшими бойцами, смотрели теперь на нас.

Девушка лишь надула губки, сделав обиженное лицо.

— Ну будет тебе, — игриво пропела она, и ее голосок ласкал уши, словно шелк. — Чего кричать-то? А вдруг ваши враги услышат? Нехорошо получится.

От ее слащавого тона меня чуть не вывернуло наизнанку. Я сделал шаг вперед, и пламя едва не вырвалось из моей сжатой в кулак ладони.

— Отвечай на вопрос, или твоя голова…

— Что моя голова? — она наклонила голову набок с притворной невинностью, и в тот же миг Тыгтыгович и его «обращенные» воины синхронно сделали угрожающий выпад вперед, их клинки теперь были направлены прямо на нас. Их глаза были пусты, но движения — смертельно точны.

Зараза, — пронеслось у меня в голове ледяной иглой. Она управляла ими, как куклами.

— И что ты за монстр? — выдохнул я, чувствуя, как пот стекает по спине.

Ее лицо озарилось самой светлой, самой ангельской улыбкой, какую я только видел. Она сложила руки на груди, и мой плащ снова едва прикрывал ее.

— Я? Монстр? — она рассмеялась, и звук был похож на пение пташек Драконхейма. — Я ангел, что несет усталым душам покой и ласку. Я даю то, о чем они все так мечтали — конец борьбе, конец страхам. Вечный покой.

— Ага, оно и видно, — я язвительно фыркнул, указывая на своих остекленевших воинов. — Мои ребята аж ум потеряли от твоего «покоя». Больше похоже на морок.

— О, глупенький, — она сделала шаг ко мне, игнорируя направленные на нее клинки верных кошколюдов. — Женщины сводят с ума мужчин — это же нормально. Разве не так? — она хихикнула, и в этом звуке было что-то древнее и зловещее этих пещер. — Хочешь? И ты познаешь мою любовь и спокойствие. Забудешь о войне, о долге, о боли… — ее голос стал томным, соблазняющим, он обволакивал сознание, как ядовитый туман. — … только вечный, сладкий покой.

Она протянула ко мне руку — идеальную, бледную, с тонкими пальцами. От нее так и веяло тем самым гнилостным медом и обещанием забытья.

Пять верных кошколюдов зарычали громче, готовые броситься вперед. Я чувствовал, как магия Драконьей Крови закипает в жилах, требуя выхода, требуя спалить эту тварь дотла.

Но против нас было двадцать своих же. И ее слова… они проникали внутрь, шепча о возможности сдаться, отпустить все это…

Выбор был простым и ужасным: сгореть самому, пытаясь спасти их, или отступить и потерять их навсегда.

Я даже не заметил, как ее пальцы коснулись моей щеки. Легкое, как