Кен Лю - Алгоритмы для любви

Но я всё ещё слышала её крики.

Сколько ещё на свете женщин, таких же как я? Я хотела чего-то такого, что можно было бы взять на руки, научить говорить, ходить, немного подрастить, достаточно долго для того, чтобы распрощаться с прошлым, достаточно, чтобы в памяти утихли эти крики. Но не настоящего ребёнка. Мне не надо другого, реального ребенка. Это заставило бы меня чувствовать себя предательницей.

Взять чуть-чуть пластикожи, немного синтгеля, правильный набор двигателей и много умного программирования, и я смогла бы это сделать. И пусть технология лечит мои раны.

Брэд считал эту идею мерзостью. Он был возмущен. Он не мог понять.

Я ощупью нашла в темноте край нашего покрывала.

– Это может погубить и нас, и компанию, – сказал Брэд.

– Я знаю, – отвечаю я. Я ложусь. Я хочу спать.

– Мы сделаем это, –  сказал он.

Мне больше не хочется спать.

– Я больше не могу, – сказал он, – видеть тебя такой. Видеть, как сильно ты страдаешь. Это слишком больно для меня.

Я снова начала плакать. Это понимание, эта боль. Было ли это любовью?

Правда, прежде чем я заснула, Брэд сказал:

– Может быть, нам следует подумать об изменении названия компании?

– Зачем?

– Ну, я просто подумал, что название «Ваши Необычные Игрушки» звучит, как будто компания занимается производством «игрушек для взрослых».

Я улыбнулась. Порою пошлость – лучшее лекарство.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Брэд протягивает мне таблетки. Я послушно беру их и отправляю в рот. Он наблюдает, как я отпиваю воды из стакана, который он мне вручил.

– Позволь мне сделать несколько телефонных звонков, – говорит он. – Ты пока вздремни, ладно?

Я киваю.

Как только он выходит из комнаты, я выплёвываю таблетки в ладонь. Иду в ванную и полощу рот. Запираю за собой дверь и сажусь на унитаз. Я пытаюсь вычислять число  «пи». Мне это удаётся до пятьдесят четвертого знака. Это хороший признак. Воздействие оксетина уменьшилось.

Я смотрюсь в зеркало. Я вглядываюсь в собственные глаза, словно пытаясь разглядеть положение фоторецепторов на сетчатой оболочке. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, наблюдая, как поочерёдно напрягаются и расслабляются мышцы. Этот эффект будет непросто имитировать.

Но нет ничего настоящего ни в моем лице, ни в его отражении на гладкой поверхности. Где боль – боль, делающая любовь настоящей, боль понимания?

– Ты в порядке, дорогая? – окликает меня Брэд через дверь ванной. Я включаю кран, брызги воды летят мне на лицо.

– Да, – говорю я. – Я собираюсь принять душ. Ты не мог бы купить что-нибудь перекусить в том магазине, который мы видели по дороге?

Я поручаю ему что-то сделать, и это его успокаивает. Я слышу, как за ним закрылась входная дверь. Я закрываю кран и гляжусь в зеркало, на то, как капли воды скатываются по лицу, прокладывая путь по каналам морщин.

Чтобы воссоздать человеческое тело, требуется чудо. А человеческий ум – сущий пустяк.  Поверьте, я знаю, о чём говорю.

Нет, снова и снова терпеливо объяснили мы с Брэдом, обращаясь к камерам, мы не создали «искусственного ребенка». Это не входило в наши намерения, и это не то, что получилось у нас в результате. Это просто способ утешить скорбящих матерей. Если вам нужна Эми, вы точно об этом знаете.

Я хотела бы ходить по улице и видеть женщин, гуляющих с аккуратными свёртками в руках. И я всегда бы их узнавала, узнавала без всяких сомнений, по особенному звуку плача, по движениям маленьких рук. Я хотела посмотреть на лица этих женщин, и утешиться самой.

Мне всё же удалось справиться болью утраты и двинуться дальше. Я была готова взяться за ещё один проект, грандиозный проект, который действительно удовлетворил бы мои амбиции и показал всему миру, на что я способна. Я была готова вновь вернуться к жизни.

На создание Тары у меня ушло четыре года. Я работала над ней в тайне, параллельно с проектированием других кукол, предназначенных для продажи. Физически Тара выглядела как пятилетняя девочка. Дорогие качественные пластикожа и синтгель дали ей чарующий, ангельский вид. Ее глаза были тёмными и ясными, и можно было смотреть в них бесконечно.

Я не успела закончить работу над механизмами движения Тары. Может, это было и к лучшему. Я сосредоточила свои усилия над усовершенствованием двигателей, управляющих мимической мускулатурой, которые были созданы специалистами в лабораториях Массачусетского Технологического Института в ходе работы над Кимберли. Дооснащённая множеством прекрасных микромоторов, гораздо совершенней тех, что были у Кимберли, Тара могла поворачивать голову, моргать глазами, морщить нос, и генерировать ещё тысячу убедительных выражений мимики. Ниже шеи она была парализована.

 Но ее ум – ах, её ум.

Я использовала лучшие квантовые процессоры и лучшие матрицы для хранения информации, чтобы запустить многоуровневые, многоканальные обратные нейронные сети. Я добавила свои собственные модификации в Стэнфордскую базу семантических данных. Программирование было великолепным. Самым настоящим произведением искусства. Без какой-либо посторонней помощи я работала над моделью в течение шести месяцев.

Я научила её, когда надо улыбаться, а когда хмуриться, я научила её как говорить, и как слушать. Каждый вечер я анализировала графики активации узлов в её нейронной сети, пытаясь выявить и решить проблемы прежде, чем они возникали.

Брэд ни разу не видел Тару, пока она находилась в разработке. Он был слишком занят, пытаясь компенсировать ущерб от проекта с Эми, а затем наладить производство новых кукол. Я хотела удивить его.

Я усадила Тару в инвалидную коляску, и сказала Брэду, что это дочь моего друга. Так как я должна  выполнить некоторые поручения, не мог бы он за ней присмотреть, пока меня не будет в течение нескольких часов? Я оставила их в моем офисе.

Когда я вернулась через пару часов, я обнаружила, что Брэд читает ей про Пражского Голема:

– Приди, сказал Великий раввин Лёв. Открой глаза и говори, как настоящий человек!

Это так похоже на Брэда, подумала я. У него своеобразное чувство юмора.

– Ладно, – прервала я его. – Очень смешно. Я оценила шутку. Итак, сколько времени тебе потребовалось?

Он улыбнулся Таре.

– Мы закончим в другой раз, – сказал он. Затем повернулся ко мне.

– Сколько мне потребовалось для чего?

– Для того, чтобы выяснить это.

– Выяснить что?

– Хватит шуток, – сказала я. – Что на самом деле её выдало?

– Что выдало?  – Брэд и Тара сказали это одновременно.

Ничего из того, что говорила или делала Тара, не было для меня неожиданностью. Я могла предсказать все, что она будет говорить, прежде, чем она это скажет. В конце концов, это я её программировала, и потому точно знала, как её нейронные сети будут реагировать на то или иное воздействие.

Но никто кроме меня ничего не подозревал. Я должна была праздновать победу. Моя кукла прошла тест Тьюринга в реальной жизни. Но я испугалась. Алгоритмы выставили на посмешище разум, и никого, казалось, это не волновало. Никто кроме меня даже не обратил на это внимания.

Спустя неделю мне всё же удалось вытянуть из Брэда его впечатления. После первоначального потрясения он был в восторге (и я знала, что так оно и будет).

– Превосходно, – сказал он. – Теперь мы уже не просто компания по производству игрушек. Ты можешь себе представить, чего мы можем с этим добиться? Ты станешь известной, действительно известной!

Он рассуждал и по поводу потенциальных предложений. Затем он заметил мое молчание.

– В чем дело?

Вот тогда я и рассказала ему о «китайской комнате».

Философ Джон Сёрль придумал этот феномен в качестве головоломки для исследователей искусственного интеллекта. Представьте себе комнату, сказал он, большую комнату, полную добросовестных клерков, очень хорошо умеющих работать с заказами, но говорящих только по-английски. В эту комнату поступает непрерывный поток карточек со странными символами на них. Клерки в ответ должны написать на пустых карточках другие непонятные символы, и отправить их обратно из комнаты. Для того, чтобы это сделать, у клерков есть толстые книги, полные правил на английском языке, таких, например, как это: «Когда вы видите карточку с одной горизонтальной волнистой линией и двумя вертикальными каракулями, нарисуйте треугольник на пустой карточке и передайте сидящему справа от вас». Но правила не содержат ни намёка о том, что эти символы могут означать.

Оказывается, что поступающие в комнату карты с вопросами написаны на китайском языке, и клерки, строго следуя правилам, выдают на китайском же языке разумные ответы. Но может ли кто-нибудь из участвующих в этом процессе – со всеми правилами, служащими, комнатой в целом и бурной деятельностью, сказать, что понял хоть слово по-китайски? Попробуйте заменить «клерков» на «процессор», а  «книги с правилами» на «программы», и вы поймёте, что тест Тьюринга ничего не доказывает, а «искусственный интеллект» является иллюзией.