Звери. История группы - Зверь Рома

Есть такие фильмы, где от одного плевка вся судьба земного шара меняется. Человек же додумался до таких миров, пространств, «Матрицы». Может быть, это так и работает? Просто так вообще ничего не случается, я в это не верю. Бывает, конечно, что человек в лотерею выиграл, но ведь он для этого билет купил. Значит, сначала был его поступок, вера, а уж потом удача. Удача – понятие очень относительное. Если человек просто жопу от дивана оторвал и уехал в другой город, это можно назвать удачей? Или это его мощный характер? Может, характер и есть удача? Всё невозможно проанализировать, всегда есть случайные факторы времени, места, ситуации. И где‐то между всем этим – ты.

Эго

Взлет «Зверей» произошел слишком стремительно. Быстро. И после него я уже шел обратно с горы, в откат. Тогда, в моменте, всего было так много, что я просто ничего не понимал. У серферов есть выражение «бич-брейк» – это когда ты уже совсем близко к берегу, и вдруг сзади поднимается большая волна, которая просто схлопывает тебя, вбивает в песок со всего маху, сплющивает. Это очень неприятная вещь. И это похоже на то, что происходило на пике «Зверей». Тебя оглушает. Ты ничего не понимаешь. Играть по двадцать восемь концертов в месяц – ты ничего не видишь, не соображаешь, это безумие. Просто «А-а-а-а-а, помогите!!!» Страшно, оно же несется на полной скорости.

Когда появляется всеобщая любовь, она быстро перерастает в безумие, и ты вдруг почему‐то нужен сразу всем. То был никому-никому не нужен, а тут раз – и всем! Это очень странно. Сумасшествие, бред. И только когда волна начинает откатываться, постепенно приходит понимание, что же с тобой произошло. Тут же еще вопрос: может, это ты сам откатываешься? Либо тебя уносит до конца, и потом ты встаешь, отряхиваешься и смотришь по сторонам. В моем случае мы откатывались сами, уходили оттуда. Иначе эта волна расплющила бы меня, с ней ничего не сделать. В серфе нужно подождать, пока сет из мощных волн пройдет, причем последняя обычно самая мощная, и только тогда зайти с доской в воду. Иначе ты не сможешь переплыть. Как в фильме с Томом Хэнксом «Изгой», когда он переплывал и считал: «Вот эта последняя…» Ее нужно пропустить, чтобы выгрести, иначе она тебя просто раздавит, и у тебя ничего не получится.

Среди поклонников всегда еще есть процент очень восприимчивых людей, сильно подверженных всему, что ты делаешь. Им не важно в принципе, что именно ты делаешь, – они всегда будут искать в этом еще какой‐то смысл, увлекаться этим гораздо сильнее даже, чем ты сам. Они как сталкеры, бывают маниакальными: ходят, ждут, пытаются связаться, фантазируют. Иногда это реально пугает, потому что это нездоровое поведение. Каждого человека должен интересовать в первую очередь он сам, а тут налицо полная зависимость от другой личности. Мне бы не хотелось оказаться ни с одной из сторон, это жуть.

Тогда, на пике «Зверей», я просто очень от всего устал. Я понимал, что это вот так устроено здесь, в российском шоу-бизнесе. Мы же из ниоткуда пришли с Сашей Войтинским. Я из Таганрога, где песни какие‐то пел, даже сам тексты не писал особо. Мне тогда и в голову не приходило самому сделать песню. Мои тексты были подростковыми, наивными, очень простыми. Саша рекламой занимался. За два-три года мы поняли, как все устроено и надо ли оно нам. Я лично понял, что ТАК мне точно не надо, и сделал шаг в сторону. Я вообще всегда иду вперед, мне было просто не по пути с этой системой шоу-бизнеса, где для того чтобы быть все время на виду, ты должен позориться, и не важно, есть у тебя принципы или нет. Я так не могу. И дело не в том, что хорошо, а что плохо, просто у меня другой характер. Многие артисты долго остаются на виду не за счет музыки. Но когда ты автор, у тебя должны быть и свой стиль, и убеждения, и ценности. Если ты написал что‐то, что достигло внимания людей, стало известным, ты уже получаешь некий статус ответственности. И тебе уже не должны быть интересны предложения просто мелькнуть где‐то лицом – важно само высказывание.

У нас вышел альбом «Музы» в 2011 году, и там прямо на вкладке было послание, что мы двигаемся вперед, что было, то было, мы идем дальше и не знаем, будете ли вы с нами, дорогие друзья. Вот тогда и началось мое движение в другую сторону. Для нас и поклонников это было сигналом о том, что группа дальше продолжает свое путешествие и изучение. Мы чуть поменяли вектор, подкрутили скорости. Притом процессом популярности уже не важно было управлять, да и не нужно, ведь по-настоящему тревожит другое – а куда ты вообще собрался? Слава – это очень скучная и утомляющая вещь на самом деле. Она приходит и уходит. Хоп – ты нужен всем, хоп – вдруг никому. Нельзя позволять себе реагировать на это, ты должен заниматься только своим делом. Если будешь обращать внимание на успех, навеки погрязнешь в этой гонке. Если тебе важнее быть на виду – ладно, ты такой и есть; значит, это главное в тебе, а не творчество. Нужно любить не себя в искусстве, а искусство в себе.

Когда мы снимали фильм «Лето», большинство реальных участников тех событий отказались участвовать и консультировать, как тогда все было, что они пели, что носили, кого любили, куда ездили, почем брали портвешок. По разным своим причинам отказались: страх, неизвестность, непонимание. Ревность. Сценарий в первой версии был другим, там еще были родители Цоя, мама с папой, современников было больше. Когда к одному из них обратились, он сказал: «Нет, все было не так, это не Майк нашел Цоя, а я». Потом их первый звукорежиссер питерский, Андрей Тропилло, тоже подключился, мол, это я там главный герой. Все начали тянуть одеяло и уходить в отрицалово: «Вы ничего не понимаете, не так все было, ничего я не буду рассказывать, и вообще, кто вы такие».

А фильм оказался вообще не про Цоя. Там абсолютно другая история. Идея фильма достаточно проста. Он о дружбе, о любви. О настоящей дружбе очень сложных людей – это дружба не токаря с пекарем, это музыканты, они враги. Это два конкурента больших, причем один уже признанный, который играет рок-н-ролл, слушает Лу Рида, переводит тексты. Первый русский рок-н-ролл – это ведь Майк Науменко, он его адаптировал. И тут приходит молодой неизвестный чувак, который просит какой‐то помощи: «А посмотри мои тексты?» Потому что это действительно так и было: Витя приходил к Майку и делился своими новыми идеями, песнями, потому что хотел найти некую поддержку, респект. И тот ему помогает. Это тонкий вопрос… У Майка и молодого Цоя была творческая ревность, но фильм о другом: о том, что даже при конкуренции эти ребята могли найти в себе мужество, честь и достоинство вести себя как подобает джентльмену. Фильм о настоящей дружбе и настоящей любви. О творчестве. По словам режиссера, это кино про второго, без которого не было бы первого.

Творчество – это вообще эмоциональные качели. Момент, когда ты находишься в созидании, можно назвать маниакальной эйфорией. Безумной, непонятной, потому что ты никак не можешь объяснить этот процесс. А когда он проходит, ты попадаешь в депрессию, потому что все позади: оно родилось, люди это признали, оценили, похлопали и разошлись. Это тяжелый момент, и чтобы дальше продолжать, нужно садиться и каждый раз начинать все заново: преодолевать пустоту, закручивать труд, талант; делать так, чтобы вдохновение снизошло.

Я не могу управлять написанием песен. Да, я должен это делать, ведь есть отдельно композиторы, есть отдельно поэты, а есть всё вместе, буквы с нотами. Вот я, получается, поэт-песенник. Нелепое какое название… Но это не значит, что я такой: «О, пойду-ка я напишу песню!» У меня нет ни графика, ни прогноза, будет ли песня написана. Это нестыковка – я занимаюсь написанием песен, но у меня нет задачи их писать. Они как‐то пишутся, но у меня нет рычага, чтобы влиять на этот процесс. Я могу контролировать свой труд, люблю сесть и поработать, но станет это песней или нет, зависит не от меня.

Раньше я боялся, что больше ничего не напишу, но потом перестал даже думать об этом – это бессмысленная фобия. Если даже ничего больше не произойдет в творчестве, ты от этого хуже не станешь. Нельзя гения с собой совмещать, это и есть главная ошибка. Если ты примеряешь на себя эту роль и сживаешься с ней, тогда начинаешь винить себя, принимать все на свой счет: это Я исписался, это Я неталантлив, это Я ничего больше не могу. А когда отделяешь себя от гения, легче принимать неудачи. Это не ты виноват, что у тебя ничего не получается, это просто гений не пришел к тебе. Все очень просто, но очень важно. Правда, Пикассо и Дали приравняли себя к гению, они заявили: «Я – художник, я – бог, что бы я ни делал, это гениально». Они сделали из себя мощные бренды, счастливо дожили почти до ста лет и упивались этой игрой. Плюнь, чихни – весь мир тебя любит и рукоплещет! Красота. Но все же это безумие, стёб, исключение.