Видеодром. Главные режиссеры мирового кино - Игорь Валентинович Мальцев

Дэвида Линча. Тут в кафе внезапно сидит тогдашняя подружка Мика Джаггера Марианна Фэйтфулл и поёт а капелла Tears Go By The Rolling Stones.

К 1967 году становится понятно, что режиссёр из просто левого интеллигента превращается в радикально левого. Практически маоиста. Сначала — «Две или три вещи, которые я знаю о ней» с Мариной Влади. Одна-единственная мысль «проклятый капитализм толкает наших невинных девушек на панель» оформлена и квазидокументалкой, и квазиинтервью. Рассуждения об объективности и субъективности под крупный план размешанного в чашке кофе — самый длинный портрет кофе в мировом кино.

И тут же — «Китаянка» (1967). В кадре — маоистская парижская ячейка каких-то студентов. Практически ничего не происходит, кроме чтения цитатника Мао Цзэдуна. Ну и конечно, поверх Мао — глубокомысленные рассуждения от самого режиссёра: «Что есть слово? Слово — то, что молчит? А ты — это я? Друг для друга я — не ты, пытающийся приручить незабываемое. Мы — слова других».

Но гораздо интереснее такие монологи героини: «Если бы я была смелей, я бы взорвала Сорбонну…», «Для нас главное сейчас — упразднить экзамены, потому что при этом ты не учишься, и это вид расизма, потому что для студентов-очников они ведут к беспокойству и сексуальной неудовлетворённости». Вот откуда ноги растут до сих пор: замените «студентов» на «чёрных» — и вот вам свеженький BLM во всей красе.

Боюсь, что Годар это всерьёз, а для зрителя, который уже знает всё, что случилось с 1967 года, это выглядит злой сатирой.

Ещё более злой сатирой выглядит «Уик-энд» (1967) с Мирей Дарк и Жаном Янном по Хулио Кортасару. Пара едет отдыхать, а заодно ограбить старушку. По дороге, которая уставлена разбитыми горящими машинами (икона общества потребления) и телами погибших. Всё — режиссёр перешёл от неореализма под видом «новой волны» к чистому символизму.

Спасибо Годару — только благодаря ему мы сейчас можем оценить накал маоистского безумия в Европе в те годы. Есть у него небольшой фильм «Британский саунд» 1969 года (коллективный автор — группа «Дзига Вертов»). Там, например, вполне реальные, совсем молодые люди под гитару пытаются втиснуть в битловскую песню Hello Goodbye слово «Мао» и подпевают их песенке Revolution. У них даже мозгов нет, чтобы понять, что Битлы над такими, как они, жестоко стебутся. Ну и конечно, цитаты о марксизме и марксистах на фоне голого женского лобка. Без лобка, боюсь, зрителя на это невозможно было бы привлечь никак.

А весь ужас в том, что те, кто формирует ныне европейскую политику, — это дети вот того 1968 года из «Британского саунда».

К фильму 1990 года «Новая волна» собственных текстов у Годара не осталось. Его фильмы превращаются в «мультимедийные проекты», где и часть метража — чужие произведения и тексты, мешанина книг и авторов. Хорошее дело для какого-нибудь музея.

В 1993-м он внезапно снимает — хотя тут более уместно слово «делает» — фильм «Дети играют в Россию». Это его размышление про то, что такое Россия в принципе. Из игровых моментов — снятые монологи из «Чайки» (Ирина Апексимова), из «Трёх сестёр» (сёстры Кутеповы). И много-много нарезки из русского кино. И конечно, есть у него потрясающее чутьё на социальные ветра.

«Почему Запад хочет снова вторгнуться в эту страну? Это просто. Потому что она — родина художественного вымысла. То, что Запад уже не может производить». Соединённые Штаты не должны диктовать направление развития страны, тем более что они ничего не знают ни о стране, ни о её истории. Вы думаете, после Наполеона и Гитлера вы достигнете своей цели? Может, вам оставить СМИ, а заняться сигаретами, кока-колой и голубыми джинсами…

На дворе, между прочим, 1993 год.

Chapeau.

Мозг на миллиард

Однажды на британское шоу Celebrity Big Brother пришёл мужик лет 80 в розовой рубашке и в вышитом золотом жилете. Когда местные британские знаменитости, которых всё время публикует The Sun, спросили, кто он, он ответил: кинорежиссёр. Все эти тупые бабы с силиконовыми губами даже представления не имели, что это был Кен Рассел. Человек, изменивший лицо британского кино и давший толчок жанру музыкального клипа. Человек, который снял гомоэротику в 69-м, когда за неё сажали, и придумал группу Rammstein ещё в 75-м году.

Да, припереться участвовать в одном из самых отстойных шоу в мире в свои пенсионные годы мог только Кен Рассел — человек, чья глубина понимания музыки (причём любой, он не делил её на жанры) могла поспорить только с желанием показать публике средний палец. И да, это, наверное, называется «эксцентричный англичанин» в самом что ни на есть классическом виде.

Но людей такой судьбы я просто обожаю. Генри Кеннет Альфред и-как-там-ещё Рассел с детства хотел стать балетным танцовщиком, вместо этого пошёл в торговый флот, а потом — в ВВС (не Би-би-си, а в военную авиацию), потом выучился в техникуме на фотографа и двинул в балет. Потом завязал с балетом и фото, пошёл на ТВ. Начал снимать короткий метр. Четвёртая короткометражка «Амелия и ангел» (1959) принесла ему известность в узких, но профессиональных кругах. Так он получил работу на настоящей BBC.

Он рос без отца с сумасшедшей матерью, и главным его развлечением было выгуливать маму в кино, так что он жадно смотрел по несколько фильмов в день — никто его не ждал дома, мама сидела рядом.

Видимо, у пацана была чрезвычайная цепкость к культурным ценностям и жажда познаний. И всё это вылилось в потрясающую восприимчивость, гибкость и провидение в его собственной работе режиссёром. Он постоянно расширял границы своих знаний и с какого-то момента начал эти знания увязывать со своим особым видением истории и искусства как такового, особенно музыки.

На BBC была программа «Монитор» — «про культурку» в формате киножурнала. И под руководством продюсера Велдона Рассел сначала снял короткий фильм про композитора начала века Гордона Джейкоба (не обращайте внимания — вам ни к чему), а потом — фильм «Портрет советского композитора». Это было про Прокофьева. Когда он снимал, продюсер требовал, чтобы были живые интервью с героем, но проблема заключалась в том, что Прокофьев уже восемь лет как помер.

Велдон отмёл предложение Кена ввести актёра, играющего Прокофьева, в фильм («Это документальное кино!» — кричал он). Оставили только руки на клавишах и отражения, тени, вплетённые в визуал. Но Рассел, по сути, придумал тот путь, по которому пошли многие современные документалисты, особенно в исторических ретроспекциях — использовать актёров. Он много снял