Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Антон Владимирович Долин

фильма это совпадение оказывается отнюдь не живописным доказательством безумия главного героя, а подсказкой к разгадке детективной тайны.

Подтверждая свое неравнодушие к «Пауку», Кроненберг перефразировал Флобера: «Паук – это я». Избитая фраза в данном случае приобретает особое значение. Оно стало очевидно всем, кто видел Кроненберга на премьере в Каннах. Внешность, манера поведения, даже прическа – всем своим видом режиссер напоминал персонажа Файнса в «Пауке». Герой-автопортрет появляется в творчестве режиссера впервые. На каннской пресс-конференции Кроненберг весьма любопытно ответил на вопрос о теме насекомых и о влиянии Кафки на его творчество: «Да, я думал о Кафке… даже порекомендовал Файнсу во время подготовки к роли почувствовать себя евреем в Праге». Таким образом, Паук не столько герой Кафки, сколько сам Кафка. Это подтверждается графоманскими наклонностями Паука: ведя свое незаметное расследование, Паук делает записи в блокноте, который прячет под половицей. Кроненберг объясняет: «Паук – писатель, хотя его произведений не знает и не понимает никто, кроме него самого». Сопоставим эти слова с тем, что Кроненберг говорил раньше: «Интересно было бы повторить опыт Кафки, снимать фильмы “в стол”, чтобы никто их так и не увидел». Творчество Паука настигает именно эта судьба. Тема скрытого писательства, проецируемая на самого Кроненберга, уже возникала в его фильмах. Достаточно вспомнить главного героя «Голого завтрака» Билла Ли – литератора, втайне являющегося автопроекцией Уильяма Берроуза – второго после Кафки любимого писателя режиссера.

Во всех предыдущих фильмах Кроненберг критиковал ученых, пытавшихся обмануть природу. В «Паразитах-убийцах» и «Бешеной» ошибки самонадеянных врачей приводили к превращению законопослушных граждан в опасных вампиров и зомби. Психологическая теория доктора Рэглана в «Выводке» порождала на свет чудовищных «детей гнева», лишенных половых органов и возраста, одержимых лишь жаждой убийства. Лекарство «эфемерол» в «Сканнерах» стало причиной рождения целой расы опасных телепатов. Амбиции Сета Брандла в «Мухе» стоили ему превращения в кровожадное насекомое размером с человека. Наконец, открытые в наркотическом бреду гинекологом Беверли Мэнтлом хирургические инструменты для оперирования женщин-мутантов стали орудием убийства самого дорогого ему существа – брата-близнеца. Противник научного метода, Кроненберг не хочет больше быть (или казаться) бесстрастным экспериментатором: в «Пауке» он впервые открыто берется за амплуа режиссера-писателя. Однако, дописав свою книгу до конца, Паук наталкивается на неожиданный для него самого финал – оказывается, что убийцей матери был он сам.

Еще до того, как рассказать трагическую историю гинекологов-близнецов, сам Кроненберг снялся в «Мухе» в эпизодической роли гинеколога. Ставя эксперимент над определенным типом творческого сознания, в качестве первого подопытного кролика режиссер использует себя. Это как минимум честно. Как максимум – отважно. Быть может, поэтому за «Пауком» – фильмом-поступком в биографии Кроненберга – последуют совсем другие, новые, непохожие на прежние картины. Режиссер земную жизнь прошел до половины и даже чуть дальше. Самое время меняться. Сбрасывать кокон, обретать крылья. Совсем как насекомое.

Разговор с Дэвидом Кроненбергом

У меня нет фобий.

Дэвид Кроненберг

Интервью записано по телефону. 2004 год.

– Перед интервью меня предупредили, что вы будете отлучаться в монтажную. Над чем сейчас работаете? Это новый фильм?

Дэвид Кроненберг: Да. Он называется «История насилия», основан на одноименном романе в комиксах Джона Вагнера и Винса Лока. В главных ролях снялись Вигго Мортенсен и Эд Харрис, остальные актеры тоже из США. Съемки мы уже закончили, идет постпродакшн. Мы с Говардом Шором обсуждаем музыку, монтаж почти завершили и занимаемся в основном звуком. Интересный фильм получается. В каком-то смысле жанровый: триллер, в котором я пытаюсь поддерживать постоянное ощущение страха. Действие происходит в маленьком американском городке, участвуют также гангстеры… И никакой фантастики, никаких ужасов. Не очень похоже на мои предыдущие фильмы, кроме, разве что, «Мертвой зоны».

– Мортенсен после «Властелина колец» стал суперзвездой.

Дэвид Кроненберг: Вигго – потрясающий! Необычный человек, очень приземленный. Примадонну из себя не строит. Симпатяга. Американские актеры – они разные. Я со многими работал, хоть и не с теми, которые в десятке самых популярных…

– Хотя вы и работали с первостепенными британскими актерами, Джереми Айронсом и Рейфом Файнсом…

Дэвид Кроненберг: Да-да, но не с Томом Крузом или Мелом Гибсоном! Зато у меня снимались Крис Уокен, Джеймс Вудс, тот же Харрис. С ними мне просто повезло. Хотя случайности в этом не было. Я заранее, прежде чем пригласить кого-то в фильм, провожу изыскания – узнаю, что за человек, каково с ним работать. Так что это не просто удача. Я избегаю тех, о ком слышал что-то плохое.

– Повод для этого интервью – специальный показ «Стерео» и «Преступлений будущего» в Москве. Как вы сейчас относитесь к своим ранним работам? Снимай вы их сегодня, изменили бы что-нибудь, переделали?

Дэвид Кроненберг: Конечно, нет! Это писатели иногда стремятся к тому, чтобы переписать ранние книги – к примеру, такая мания была у Набокова. Но не у меня. В определенной степени мои ранние фильмы являются историческим фактом из жизни зрителей и частью моей творческой биографии. Те фильмы настолько укоренены в эпохе рубежа 1960–1970-х, что невозможно их оттуда извлечь. Я не могу даже помыслить о том, чтобы изменить те фильмы, потому что сегодня я бы просто не стал их снимать – постарел, многое пережил… Те фильмы – такие, какие они есть, пусть такими и останутся.

– Какими именно?

Дэвид Кроненберг: «Стерео» и «Преступления будущего» очень сильно отличаются от «Паразитов-убийц» и «Бешеной», которые были плодом моего решения заделаться профессиональным режиссером и зарабатывать на этом, делая коммерческое кино. «Стерео» и «Преступления» я снимал чуть раньше, когда считал себя андеграундным кинорежиссером. Я находился под большим влиянием Энди Уорхола и Кеннета Энгера и презирал саму идею нормального кинопроизводства с коммерческими целями. Это было чувство редкой свободы и радости, результат – арт-кино, которое многие (смеется) сочтут очень скучным, а другие – странным и необычным. Моя фантазия, мои идеи проявились уже там, хоть и в иной форме.

– Вы как-то разделяете свои жанровые фильмы – вроде ранних экспериментов из области фильмов ужасов и картины, подобные «Голому завтраку» или «Связанным намертво»?

Дэвид Кроненберг: «Стерео» и «Преступления», к примеру, фильмы вполне жанровые: оба можно причислить к научной фантастике. Мой близкий друг Айван Рейтман – популярный сейчас голливудский режиссер, поставивший «Охотников за привидениями», а тридцать лет назад независимый продюсер, с которым я делал мои первые фильмы, – так вот, он сказал, что «Преступления будущего» могли бы стать прибыльным фантастическим блокбастером, если бы их поставили в голливудской прямолинейной манере. Все мои фильмы в той или иной степени – жанровые, включая даже