Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Антон Владимирович Долин

в день, иногда выбор очень труден: нет никакого абсолютного противопоставления хороших и плохих. Это я и хотел показать.

– «Игра престолов» начиналась с шокирующе откровенных сцен эротики и насилия. Сейчас они почти исчезли из сериала, хотя не из ваших книг. Как вы относитесь к этому решению шоураннеров сериала?

Джордж Мартин: Я не стал бы с ним спорить. Сериал – это сериал. Иногда его продюсерам приходится сталкиваться с проблемами, которых у меня нет: бюджет, хронометраж, позволенное и непозволенное, исходя из формата и аудитории. В первом сезоне бюджет был небольшим, и не было речи о том, чтобы показать на экране битвы.

В сериале с этим справились просто: мы видим события глазами Тириона, который получает удар по голове, а когда приходит в себя, битва уже закончилась. Причина проста: не было денег на массовку и спецэффекты. Книга показывает мое видение этого мира, не ограниченное ничем. Включая сексуальность и насилие. Вообще, «Игра престолов» – это эпос о войне, как и многие фэнтези, включая книги Толкина. Пишешь о войне? Будь честен, считаю я! Война – серьезнейшая и мощнейшая тема в истории культуры, от «Илиады» до «Войны и мира».

– Мы часто читаем «Игру престолов» как набор политических метафор. Насколько мы правы?

Джордж Мартин: Правы и не правы. «Песнь льда и пламени» посвящена вопросам власти, ее использования и злоупотребления. Тому, на что человек готов, чтобы получить власть, и тому, что он с ней делает, когда получает. Речь идет о правителях и правительствах, которые ведут войну. Разумеется, мои взгляды на эти вопросы сполна отражены в «Игре престолов». Но чем она точно не является, так это аллегорией на конкретных правителей и политиков XXI века. Те, кто читает между строк, ошибаются, как ошибались исследователи, считавшие «Властелина колец» параболой о Второй мировой войне. Это было о другой войне – Войне колец! Если я и пишу о какой-то конкретной войне, то скорее уж о Столетней, о Войне Алой и Белой розы, о крестовых походах.

– Считается общим местом, что центральные персонажи любой книги – отражения автора. Так ли это в «Игре престолов»?

Джордж Мартин: Тут можно говорить только о тех персонажах, от лица которых я пишу отдельные главы. Я действительно живу в их сознании и примеряю на себя все их мотивации и поступки. Просто приходится, иначе они никогда не оживут. Я никогда не был принцессой в изгнании, не был карликом, не был восьмилетней девочкой, но у людей – любых людей – вообще больше общего, чем принято считать. А я лишь стараюсь сделать своих героев живыми.

– Тогда можно ли вас попросить сказать, какой персонаж больше всего похож на вас? На какого вы хотели бы быть похожим? И каким из них вы бы ни за что не хотели стать?

Джордж Мартин: Мне легче и приятнее всего писать от лица Тириона. Я бы хотел сказать, что похож на него, несмотря на все его недостатки. Но, увы, я не Тирион. Он невероятно остроумен, а я нет. Он острит постоянно, а я иногда неделями ломаю голову, чтобы придумать эти остроты. В реальной жизни я тот самый человек, который постоянно сетует про себя: «Черт, вот как мне надо было тогда сказать, почему же я не додумался три недели назад».

Боюсь, на самом деле я больше похож на Сэмвелла Тарли. Добрый старина Сэм. Ну а хотел бы я быть, естественно, Джоном Сноу – байроническим и романтическим героем, в которого влюблены все девушки. А боюсь я стать Теоном Грейджоем. Парень, который тоже хочет быть Джоном Сноу, но его собственные эгоистические импульсы оказываются сильнее. Он постоянно борется сам с собой за то, чтобы стать героем. Он и Джон – оба были воспитаны Эддардом Старком в его семье, оба были в этой семье чужими, оба аутсайдеры, но Джону удается с этим справиться, а Теону – нет: его съедают зависть и жалость к себе.

– Аутсайдеры – большинство ваших любимых героев: дети и женщины, геи и карлики, чужеземцы и интеллектуалы. Чувствуете ли вы в профессиональном кругу себя аутсайдером? Ведь писателей научной фантастики и фэнтези, кажется, до сих пор не принято считать «настоящими писателями».

Джордж Мартин: Не знаю, как в России, но в Штатах ситуация начинает меняться. Конечно, медленно. Безусловно, я ощущал это в 1970-х, когда начинал писать, и даже в 1960-х, когда был еще только читателем. Научную фантастику и фэнтези никто тогда не считал настоящей литературой, и мои учителя регулярно спрашивали меня: «У тебя же хорошие отметки и голова на плечах, зачем ты читаешь этот хлам? Читай классиков!» Сегодня фантастику преподают и изучают в колледжах и университетах по всей Америке. В том числе мои книги. Майкл Шейбон получил Пулитцера, Стивен Кинг – Национальную премию, а это ведь очень престижные награды, их вряд ли могли бы присудить фантасту 30 лет назад. И даже десять лет назад. Все чаще так называемые серьезные писатели заимствуют темы, сюжеты и технику у нас. Мир начинает верить в нас. Но еще не уверовал окончательно. Сколько бы нас ни изучали, в курсы «Американской литературы XX века» нас не включают.

Канон – это Фицджеральд, Хэмингуэй и Апдайк, но никак не Роберт Хайнлайн. Впрочем, несправедливость вершится в отношении любой жанровой литературы. В каноне нет места и для Дэшила Хэммета или Рэймонда Чандлера, что, конечно, неправильно. Знаете, единственная проверка для литературы – время. Будут ли нас читать 20, 40, 100 лет спустя? Пока что фантастика и фэнтези справляются неплохо. Люди читают Толкина до сих пор. Недавно какая-то из крупнейших британских газет провела опрос на тему самого читаемого английского романа XX века – и победил «Властелин колец».

– А вы ничего не заимствовали у классиков? Особенно меня интересуют русские писатели.

Джордж Мартин: Русские? (Смеется.) Труп Тайвина Ланнистера и то, что с ним происходит, – заимствование из «Братьев Карамазовых», признаюсь уж вам. Больше не припомню. Но я мало читал русской классики. Только в колледже – Достоевский, «Война и мир», потом «Доктор Живаго». Пытался найти русскую фантастику, но ничего, кроме Стругацких, не нашел.

– Мир Вестероса очень убедителен и реалистичен. Зачем вы вообще решили пустить туда живых мертвецов и драконов? Зачем вам так нужна была магия?

Джордж Мартин: На ранней стадии я собирался обойтись без чудес. По меньшей мере без драконов. Я сразу решил, что символом Таргариенов будет дракон, но сначала думал, что это будет символ их способности к пирокинезу.