Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Вайнтрауб Роберт

Ситуация сложилась сюрреалистическая, и небольшое землетрясение, случившееся в Паданге, где люди ожидали избавления, сделало ее еще более безумной[3]. После того как они в давке вырвались из Сингапура, были вызволены с Помпонга и всеми правдами и неправдами пересекли Суматру, чтобы достичь этого обетованного оазиса, Фрэнк и другие теперь сидели, беспомощно ожидая, когда исчезнет последняя возможность убраться из Паданга. За город не будут сражаться. Вместо подготовки к отражению атаки голландцы сосредоточили внимание и силы на том, чтобы никто из беглецов не ушел. В городе были маленькие туземные лодки и буксиры, что очень напоминало ситуацию в гавани Кеппел, но голландцы перекрыли к ним доступ. «К нашему ужасу, – вспоминал Фрэнк, – власти гражданского порта отказались передавать нам права собственности на эти суденышки из страха перед возмездием японцев. Голландцы даже привели лодки в негодность». Горстка людей стучалась в двери и окна системы, добровольно вызываясь патрулировать гавань и предотвращать кражу лодок. Когда их приняли на службу, они нашли судно, с которым могли справиться, и ушли в море.

Одной группе примерно из двадцати пяти беженцев, среди которых были артиллерист и бывший брокер фондовой биржи Джон Пёрвис и сержант-сапер австралиец Стрикконо, удалось украсть джонку и выйти в открытое море. Но после шести недель плавания их задержало голландское судно и вернуло в Паданг, согласно приказу японцев. «После всего, что мы вынесли, это было самым большим разочарованием, – вспоминал позднее Пёрвис. – Боюсь, я плакал, когда рассказывал товарищам о том, что всему конец, потому что голландцы предали нас»[4].

В эту атмосферу безнадежности и направлялась пойнтер Джуди.

«Когда поезд, на котором путешествовали выжившие с «Кузнечика» и «Стрекозы», выехал на вершину холма, с которого открывался сверкающий вид на Паданг и берег Индийского океана, кто-то из пассажиров завопил: «Море!» «Какой это был замечательный вид! – вспоминал Лонг. – Первый луч надежды почти за месяц». После ночного путешествия поезд ранним утром 10 марта прибыл на станцию. Он еще продолжал двигаться, когда люди начали помогать друг другу высаживаться и бомбардировать всех встречных вопросами о том, как отплыть на следующем судне.

Надежды беглецов разбил убеленный сединами местный житель. «Последнее судно только что отплыло, так что вы опоздали». Если говорить точно, «Пелаго» отплыл девять дней назад, а не «только что». Но, в сущности, заявление старика было правильным. После того, что перенесли члены этой группы, критически важная задержка в Сингкепе и Ренгате стоила им всего.

Когда люди доложили изумленному полковнику Уоррену о своем прибытии, тот проявил сочувствие к их участи, но был резок. Уоррен заявил: даже не думайте о сопротивлении – о капитуляции уже договорились; не пытайтесь красть лодки у местных жителей – это равносильно самоубийству; кто хочет, может возвращаться в джунгли (это, учитывая только что совершенный беглецами поход, вряд ли было возможно).

Беглецов, казалось, коллективно ставили на колени. «Уныние и отчаяние овладели всеми», – вспоминал Лонг. По словам Сирла, Джуди, по-видимому, ощущала подавленность своих друзей. Собаки на такое вполне способны. Это было одним из эволюционных изменений, которое привело к одомашниванию: людям нравилось, что другое существо рядом могло понимать их чувства. Вероятно, Джуди, несмотря на истощение, пыталась быть особенно дружелюбной и внимательной собакой и старалась ободрить людей, поднять их дух. Словом, она вела себя так же, как и всегда.

Не теряя надежды вопреки очевидному, группа провела ночь в порту, осматривая море и отчаянно пытаясь силой желания создать судно, которое взяло бы их на борт и увезло из Паданга. Но никаких судов не было. Людям приказали идти в голландскую школу. Многие другие европейцы, в том числе Фрэнк и Питер Хартли, двадцатиоднолетний сержант британской армии, бежавший из Сингапура на украденной лодке в момент падения крепости, оказались в китайской школе, находившейся чуть далее по улице.

Джуди первой почувствовала вступление в город неприятеля, которого давно боялись. Собака лежала посреди полюбившейся ей маленькой классной комнаты, положив голову на передние лапы в привычной позе отдыха, и пристально смотрела на дверь. Рядом беспокойно дремал Сирл. Он один из немногих во время похода через джунгли сохранил оружие и отказался сдавать его, несмотря на увещевания офицеров и голландцев. Еще у нескольких беглецов были винтовки. Сирл яростно спорил с теми, кто согласился сдать оружие и стать пассивными пленными. Он планировал нападать на охрану мелких судов и захватывать их силой. «К черту голландцев», – думал Сирл.

Но командование решило пойти на сотрудничество с японцами. Голландские власти уже спасли Сирла и других в Сингкепе, так что для выживших было трудно внезапно выступить против хозяев, даже если отказ от такого выступления означал сдачу в плен японцам. Будь Сирл честен сам с собой, он бы признал, что не думает, будто его маленькая группа измученных людей, вооруженных пистолетами, способна захватить лодки. А даже если бы захват и удался, этот успех, вероятно, привел бы к пленению или смерти на море. Но Сирла и других следует простить за то, что они тогда думали: «Если б мы ушли с Джорджем Уайтом, когда у нас была возможность сделать это».

Итак, выжившие сгрудились в здании начальной школы в ожидании неминуемого. Когда Джуди встала и оскалилась в молчаливом рыке, все в комнате поняли, что их час пробил. Снаружи послышались звуки мотоциклов, и Джуди залаяла. Сирл оторвал кусок ткани от своих штанов и, пропустив его под ошейником собаки, притянул ее к себе поближе.

Вскоре в комнату торжественно вошли японский полковник и члены его штаба. Офицер носил толстые очки и напоминал профессора, но резкое стаккато его речи сразу же подчеркнуло, что он владеет ситуацией. Он указал на Джуди и что-то сказал по-японски, но его никто не понял. Потом офицер резко развернулся и вышел из комнаты. Сирла и остальных вооруженных разоружили, но оставили одних поразмыслить над своей судьбой.

Далее японский полковник проследовал в китайскую школу, где с видимым удовольствием вдребезги разбил портрет генерала Чан Кайши. Затем он прибыл в офис главного голландского администратора Паданга. Полковник Уоррен оставил воспоминания об этом визите:

«Они маршировали нарочито широким шагом, как захватчики, выбрасывая ноги вперед. Звук их грязных сапог поразительно тяжело отдавался от пола, а их кривые мечи бряцали при движении… Это были хорошие боевые солдаты, грубые, яростные, гордые и уверенные в себе. Мало что можно было сказать о низеньком близоруком японце, бывшем в составе этой группы людей с широкими, плоскими желтыми лицами и длинными, редкими (sic!) усами».

Всю ночь группа, в которой была Джуди, обсуждала свое положение. Все слышали об участи бедолаг, которым не повезло попасть к японцам в плен. Господствовавшая в японской армии того времени синтоистская культура предписывала презирать тех военных, которые предпочли капитуляцию смерти. Поэтому японцы не уважали военнопленных. Япония никогда не ратифицировала Женевские конвенции и через министерство иностранных дел уведомляла страны, с которыми она воевала, о том, что конвенции будут соблюдаться с необходимыми коррективами. Это было неопределенным заявлением, которое позволяло японцам делать с попавшими к ним в плен людьми что угодно. Действительно, многие ответчики на послевоенных трибуналах ничего не знали о конвенциях и понятия не имели о том, что совершали преступления.

Находившиеся в школе люди полагали, что их будут пытать, женщин изнасилуют, а что касается Джуди, то с ней могли случиться любые мыслимые ужасы. В конце концов, пленники считали, что всех их убьют. В ту ночь в голландской школе царили страх, жестокость и отчаяние. Джуди прижалась к Сирлу и молчала.

Фрэнк не оставил воспоминаний о том, что он чувствовал в те часы, но очевидно одно: взявшие его в плен японские солдаты были первыми японцами, с которыми он столкнулся на этой войне.