Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Федор Сергеевич Корандей

упражнению в «топологической рефлексии»[27], «обращенной… к месту жизни, которое всегда несет опасность выживания» [Савчук 2012: 173].

Однако расположение взгляда исследователя не зафиксировано во внеположной точке, и в переходе от картографии к близости местности авторы раскрывают ее свойства в прокладывании пути, в диалоге с жителями, выступающими в роли проводников, сопровождающих вопрошающего. Путь и рассказ переплетаются друг с другом, становясь неразрывным целым, исследователь воплощает в себе фигуру homo viator, человека странствующего. Для пояснения данной оптики один из авторов монографии Федор Корандей отсылает читателя к исследованиям Тима Ингольда, ставящего вопрос о необходимости рефлексии движения, прокладывании пути этнографом и рождающемся в этом пути рассказе-наблюдении. Как отмечают Ингольд и Ферхюнст:

Подобно тому, как слово следует за словом в строке текста, след шага следует за следом на тропе. В обоих случаях именно последовательное «чтение» этих отметин, а не рассмотрение каждой по отдельности, позволяет развернуть повествовательную нить. Аналогия между письменным повествованием и ходьбой действительно завораживает. Мишель де Серто описывает письмо как «странствующую, поступательную и упорядоченную практику» или, кратко говоря, как «прогулку» [Ingold Vergunst 2008: 8].

Данное замечание очень точно раскрывает подход авторов «Провоцирующих ландшафтов», описывающих места, которые они проходят пешком, в то время как сам текст также становится прокладыванием пути, путе-водителем. Следуя за мыслью Гибсона и Ингольда, авторы обращаются к понятию аффордансов, которые являются возможностями среды, раскрывающимися во взаимодействии человека и природы. Встроенная в текст рефлексия переплетения собственного нарратива и пути является наиболее адекватной формой изучения аффордансов мест, поскольку письмо и путь соответствуют друг другу путем сонастройки взгляда, тела, места, а не посредством наложения воображаемой конструкции или плана на изучаемую местность. Так задается контекст критики статистического взгляда, экономического учета ресурсов, административных программ как взгляда не соучаствующего, но скорее дистанцированного, подчиняющего местность и лишающего ее разнообразия возможностей, раскрывающихся во внимательном прохождении территории, вслушивании в истории жителей, в прошлое этих мест.

Карты света. Мы «входим» в текст через знакомство с картографией освещенности городов Тюмени и Екатеринбурга. Карты, проанализированные Александром Шелудковым, позволяют проследить «географические векторы роста города» [см. Глава 1, с. 48], тенденции в освоении различных территорий вокруг городов, разветвленную сеть «малоэтажной застройки в окружении Тюмени и Екатеринбурга» [см. Глава 1, с. 50]. Тем самым мы уже затронули второй срез нашего введения: то или иное «расположение» взгляда раскрывает перед нами серию возможностей, «аффордансов». Аффордансы исследуемых карт – видеть дальше принятых стандартной картографией точек городов: видеть, как «городской фронтир стирает грань между городом и сельской местностью» [см. Глава 1, с. 51].

Машины-звери. Следующий шаг: с высоты карт наш взгляд спускается вниз, и мы буквально следуем за автором – Константином Бугровым, проходящим всю территорию пешком: мы посреди промплощадок Нижнего Тагила [см. Глава 2]. Запах кокса, рельсы, жара – мы погружаемся в интенсивность чувственности, собранную в избранной автором метафоре «заводского сафари»: речь не о «статистических подсчетах», но о том, «как живут» заводы и их территории. При этом исторические сведения о заводских постройках раскрывают проходимые места во временной перспективе: как «жили» заводы раньше и какими мы можем наблюдать их сейчас. В поле авторского видения попадают места рядом с заводами, их неожиданные аффордансы: что располагается на 50 метрах полосы между берегом пруда и забором [см. Глава 2, с. 67] Верх-Исетского завода? что происходило в пространствах заводских периферий в СССР? что из себя представляет карьер в Асбесте, если двигаться «через многочисленные отвалы, заброшенные остатки зданий»?

Какой аффорданс предполагается данным расположением взгляда «изнутри» проходимой местности и ее истории? Сам автор так отвечает на этот вопрос: нужно посмотреть со стороны на то, что для обычного обитателя данных мест может оказаться обыденностью. Так выстраивается важная для авторов оптика – отказ от естественной установки, сближающий принципы феноменологии и русского формализма – эпохе и остранения. Напомним, что, несмотря на серьезные расхождения данных принципов [Ямпольская 2020: 76], оба они сходятся в общем для них действии – «смене установки»:

Переключение в другую установку означает, что […] мир может рассматриваться по-разному, с разных точек зрения и с разными целями… Аффективная окраска остранения включает в себя и элемент отказа от пред-данных смысловых образований и установление новых смыслов и соответствующих им чувств [Ямпольская 2020: 79].

Процедуре остранения подвергается как повседневный опыт рабочего, не замечающего заводской территории, так и подход существующих исследований данных мест: речь не идет о «рациональном использовании территории», но о возможном отношении, которое складывается во взаимодействии с местом. Вместе с тем, говоря о жизни заводов, невозможно не вспомнить «жизнь машин» Андрея Платонова, создающего образ живой машины, машины-зверя:

человек, преобразуя свое машинное чувство в мимесис звериного (животно-природного), тем самым одомашнивает машину. Не становится машиной, а, скорее, делает машину одним из природных явлений [Подорога 2017: 69].

Тело человека в текстах Платонова переплетается с природностью механизмов, вступает в близкие отношения, становясь плоть от плоти самих машин. Двигаясь вслед за Константином Бугровым по периферии заводов, мы оказываемся тем самым не только близки экологическому взгляду Гибсона, но и заходим на территорию «пролеткультовского тотемизма» [Подорога 2017: 67] с его магией машинной природы.

Аффордансы выживания. При дальнейшем прокладывании пути-наблюдения мы оказываемся в одном из наиболее загадочных, захватывающих, немыслимых и едва ли поддающихся пониманию ландшафтов – ландшафтов тобольского Заболотья [см. Глава 4, с. ХХХ]. Непонимание, с которым может столкнуться читатель при знакомстве с исследованием Ильи Абрамова и Федора Корандея, продиктовано не только отдаленностью этих мест, сколько образом непроходимости, инаковости жизни населяющих эти территории людей, невозможностью до конца представить и осознать, каким образом аффордансы данных мест преломляются в столь чуждых обычному городскому жителю местах.

Дорога к селу Лайтамак – путь по рекам и особым каналам-резкам. Путь воды раскрывает непростые отношения человека между возможностями и их границами, между усилием и экспериментом. Возможно, именно в этом повествовании наиболее отчетливо проступает проблема аффордансов как отношений – отношений колебания/напряжения между податливостью и сопротивлением водоемов, земли, рыбы, дающих человеку возможность поддерживать собственное существование, находить в себе силы и дальше выстраивать непростой диалог между природой и собственным образом жизни. Речь идет, таким образом, об аффордансах выживания.

Аффордансы выживания собирают в себе одновременно несколько срезов: проблему отношения, феномен телесности и значимость социокультурного способа взаимодействия с аффордансами среды. Вслед за интерпретацией Г. Хефта гибсоновских аффордансов можно сказать: «аффордансы […] это – экологические факты […] они реляционны по природе» [Heft 2007: 4], при этом, как подчеркивает Хефт: «реляционная природа возможностей указывает на характеристики индивида, и в частности на характеристики, связанные с масштабом тела индивида» [Heft 2007: 10]. Тем не менее, затрагивая проблему телесности, необходимо