Археологические прогулки по Риму - Гастон Буасье

народа, часто отправлявшегося жить на средства жителей провинций. Вслед за римским правителем, а иногда и раньше него, отправлялись откупщики государственных налогов со своими писцами и помощниками, а также негоцианты, так хорошо умевшие эксплуатировать завоеванные страны. Были и учащиеся, и в большом количестве, отправлявшиеся к известным учителям, в города, где процветали науки; больные, которых привлекали знаменитые доктора, серные воды и здоровый климат; благочестивые люди, посещавшие все значительные святилища и всегда желавшие задать какой-нибудь вопрос знаменитому оракулу; затем люди, не составившие состояния у себя на родине и искавшие его в других местах: «Все убогие, – говорил Сенека, – имеющие надежду извлечь больше выгоды из своей красоты или талантов, стекаются в эти большие города, где добродетели и пороки ценятся дороже, чем в других местах». После людей, пускавшихся в путь по обязанности или из-за нужды, шли те, что путешествовали для удовольствия. С ранних пор развился вкус к знакомству со странами, в которых сохранились ценные памятники или которые напоминали о великих событиях. Греция прежде всего привлекала всех писателей, и оттуда они направлялись дальше на Восток. Цезарь после битвы при Фарсале не преминул взглянуть на «поля, где была Троя». Германик объехал Азию и Египет, заставляя объяснять себе их редкости, и жрецы должны были читать ему иероглифы. Можно предположить, что среди этих искренних любителей старины, с благоговением осматривавших ее остатки, попадались и люди, путешествовавшие просто ради моды и для вида, чтобы делать, как все. Бывали, как мы знаем, и такие, которые предпринимали эти долгие поездки для того только, чтобы не оставаться дома. Великие цивилизации, дошедшие до утонченности, создающие для человека столько потребностей, прививая ему привычку удовлетворять все свои желания, непрестанно возбуждающие душу до крайности, не утоляя ее, часто влекут за собою досадного спутника – скуку, что «течет, – говорит Лукреций, – из самого источника удовольствий», и вполне достаточна, чтобы сделать жизнь нестерпимой; все воображают, что лучшее средство избавиться от нее – это переменить место, и спешат покинуть свой дом и отчизну. Напрасно повторяли древние философы, что нельзя таким образом избавиться от своих забот, что они неизменно следуют за нами по пятам; философы не исправляли никого, скучающие люди II века, подобно пресыщенным наших дней, продолжали всюду искать невиданных еще ими зрелищ, новых удовольствий, которые могли бы хоть на минуту развлечь их.

У Адриана, чтобы странствовать по свету, были налицо все вышеупомянутые причины разом. Самая важная и лучшая из всех была та, что он хотел самолично ознакомиться с положением империи. Такой администратор, как он, не мог не знать, что хорошо властелину видеть все собственными глазами. Он имел привычку останавливаться в больших городах, встречавшихся на его пути, требовал отчета в том, как шло дело их управления, тщательно изучал их доходы и нужды, и редко случалось, чтобы проезд его не был отмечен постройкой мостов, дорог, водопроводов, признанных им необходимыми. Но так как он любил также и великолепие, то, занявшись сперва полезными работами, он затем не пренебрегал и памятниками, которые служат лишь для украшения всякой великой страны. Он реставрировал театры, базилики, вновь отстраивал древние храмы, сооружались новые. Поэтому в провинциях всегда сохранялась о нем полная благодарности и восхищения память. У нас имеются медали, выбитые по случаю этих императорских посещений: Адриан называется на них реставратором, благодетелем, добрым гением городов, посещенных им, и они предуготовляли ему апофеоз, несомненно, ожидавший его после смерти. Подъезжая к границам империи, он, естественно, удваивал бдительность и заботливость. Ничто не было забыто; он смотрел, в хорошем ли состоянии находились укрепления, рвы, окопы; он выслушивал чиновников, советовался с инженерами, делал смотр легионам, заставлял их маневрировать перед собой, и, когда бывал доволен маневрами, обращался к ним с одним из тех красноречивых приказов, любопытнейший образец которых сохранился до наших дней в надписях Третьего легиона в Ламбезе. Но Адриан путешествовал не только ради пользы империи, он думал также и о себе. Этот ревностный администратор был в то же время человеком любознательным и ученым, знатоком литературы. Когда город, куда он приезжал, был одним из тех, что обладали прекрасными памятниками прошлого, он оставался в нем с охотой, больше выказывал к нему благоволения, искал случая возвратиться в него. Пребывание в Афинах его восхищало, нигде он не чувствовал себя так счастливо; ни один город не осыпал он своими благодеяниями так щедро, нигде не построил столько памятников. Любознательность его не упускала ни одного места, напоминавшего о великих событиях. Он также совершил паломничество в Трою, восстановил там мавзолей Аякса, воздав герою великие почести. Он отправился в Мантинею, чтобы видеть могилу, где покоился Эпаминонд, и сочинил для фивского героя восторженную надпись. В Египте он председательствовал на собрании ученых в Мусейоне, и ему приятно было смущать их коварными вопросами; он отправлялся смотреть пирамиды, колосса мемнонского и, вероятно, также и все другие чудеса эпохи фараонов. Он не считал себя обязанным во время этих посещений сохранять равнодушный и неприступный вид, какой старательно принимали старые римляне, когда были не у себя, чтобы казаться более важными и более достойными. Он говорил на языке страны, где был гостем, надевал одежду ее жителей и не пренебрегал их обычаями. Несомненно, он думал, что для полного ознакомления с какой-нибудь страной и понимания какого-нибудь народа надо усвоить его обычаи и жить, как он. В Элевсине от хотел стать посвященным; в Афинах он председательствовал на празднествах Вакха в одеянии архонта. Такое поведение должно было смущать людей, придерживавшихся старинных обычаев. Один из таких недовольных, поэт Юлий Флор, написал на императора-путешественника злые стихи, которые должны были с удовольствием читать все, не желавшие забыть на время Семь холмов. «Не хотел бы я быть Цезарем, – говорил он, – отправляться к британцам, терпеть холод и стужу Скифии», и т. д. На это Адриан отвечал в том же тоне и тем же размером («Не хотел бы я быть Флором, разгуливать по лавкам, гнить в кабаках, давать там себя на съеденье комарам») и, не заботясь больше о людском мнении, продолжал свои разъезды. Ему случалось даже делать иногда настоящие нововведения и интересоваться зрелищами, которыми до него пренебрегали. Один поэт первого века, оставивший нам интересное описание Этны, очень удивляется равнодушию современников к зрелищам природы. Проходят земли, переплывают моря, говорит он, чтобы посетить великие города и прекрасные памятники; отправляются смотреть знаменитые картины, «Венеру с ее волосами, словно струящимися подобно реке, или детей Медеи, играющих подле своей жестокой матери, или греков, с грустью окружающих Ифигению и влекущих ее к жертвеннику,