Знание-сила, 2009 № 01 (979) - Журнал «Знание-сила»

Это значит сказать им: вот, сделано открытие, — не пытайтесь его понять, это очень сложно. Но оттого, что оно произошло, станет возможно то-то, то-то и то-то. Например: оттого, что пересадили ген лягушки или червяка в картошку или в помидоры, они теперь могут лежать месяц и не портиться. Как это возможно с точки зрения генетики — «простому» человеку не так уж важно. А что от этого получают люди — очень важно и, главное, более понятно.

— Тут еще интересен запрос, идущий от самой аудитории. Ведь одно дело — то, что вы готовы предложить, и совсем, вероятно, другое — то, чего ждет зритель. Как вы думаете, чего люди ждут, и есть ли сегодня шансы у научно-популярных программ собрать сколько — нибудь большую аудиторию?

— Скажу сразу, что непосредственной обратной связи с аудиторией у нас сейчас нет. В советское время письма приходили мешками, и нас заставляли на них отвечать. А сейчас никто не пишет — даже по электронной почте. Конечно, возникают какие-то вопросы, предложения, но это просто в тысячи раз меньше, чем раньше.

Однако интерес вычисляется другими способами. Как правило, многих интересует сфера, связанная с медициной: собственное здоровье, перспективы лечения тех или иных болезней, пересадки органов… Далее, это вопросы, связанные со всевозможными глобальными проблемами: экология, климат, народонаселение, энергетика — хватит или не хватит на нашу долю газа или нефти… Здесь есть возможность вполне серьезного футурологического анализа. Словом, вполне реально составить перечень тем, так или иначе волнующих публику, и работать с ними.

— Насколько я понимаю, публику интересуют вопросы более-менее прикладные. А есть ли хоть в какой-то степени запрос на темы, связанные с фундаментальной наукой, с мировоззренческими вопросами, с сутью бытия, в конце концов?

— Я не уверен, что фундаментальные вопросы в чистом виде интересуют большую аудиторию. Вообще у научно-популярных программ есть своя постоянная аудитория. Во всем мире она не превышает пяти процентов населения, у нас — тоже. Вот, например, наши программы идут ночью — очень плохое время, люди жалуются, но тем не менее свой процент зрителей у нас есть. Пусть три процента, три с половиной, иногда меньше, иногда чуть больше, но есть. Например, наш сериал о генетике — «Код жизни» — набирал больше трех процентов.

Этот процент включает в себя прежде всего так называемую интеллигентную публику: людей с высшим образованием, привыкших работать со сложной информацией, интересоваться многим… — вот они и интересуются. Запрос этой аудитории на «фундаментальные» темы на самом деле не очень актуален, потому что знание о «фундаментальном» — это, как правило, устоявшееся знание, сформировавшееся лет 30–50 назад, со своим сложившимся языком, своей литературой; это — то, что изучают в вузах.

Но мы все-таки заинтересованы в вовлечении большего количества зрителей. Даже не из экономических соображений, а просто по сути просветительства — это наша основная задача: втягивать как можно больше людей, соблазнять их знанием. Мы, конечно, понимаем, что соблазнить человека малообразованного, не отягощенного высшим образованием или, может быть, не очень внимательно в свое время учившегося, и рассказывать ему впрямую о фундаментальных проблемах — дело довольно безнадежное. Тем более в условиях нынешней борьбы за зрителя вообще. При таком количестве каналов, как сейчас, слишком велик соблазн зацепиться за что-то другое. Приходится прикладывать усилия.

Поэтому мы, например, начинаем каждую программу с некоего «крючка», задача которого — зацепить зрителя чисто эмоционально, драматургически: с некой интриги, которая остановила бы руку на переключателе и заставила бы смотреть дальше. Когда речь идет о фундаментальной науке — это, как правило, тоже требует драматизации, поиска формы, сюжета, конструкции, которая была бы интересна зрителям.

Пару лет назад мы делали цикл «Братство бомбы», и первый фильм в нем был посвящен фундаментальным вещам — открытиям, восходящим к Кюри, Бору, Резерфорду… Мы держали внимание зрителя обещаниями, вовлекали его в ожидание предстоящего удовольствия и напряжения: шли от открытий в фундаментальной физике — к перипетиям и драмам, связанным с бомбой. Это один из способов.

Другой способ — попытаться изложить фундаментальную проблему через жизнь связанного с нею ученого. Кстати, в связи с «Кодом жизни» у нас было довольно много трудностей — объяснять генетические законы впрямую очень сложно. Мы включали фундаментальные понятия дозировано — через биографии исследователей.

— Вы могли бы привести примеры бесспорных успехов в области телепросветительства? Не только на Западе, но и у нас. Чей опыт для вас важен — настолько, что его и перенимать стоит?

— Самый важный опыт, проверенный в нашей работе, — это большие циклы, «блокбастеры». В этом жанре мы делали «Код жизни» и «Братство бомбы».

На Западе такое делается давно. Например, английский физик Джейкоб Брановски сделал цикл фильмов «The ascent of man» — «Восхождение человека» — необычайно интересная и здорово сделанная серия. В сущности, там была выражена личная точка зрения этого ученого (так и было подписано: «personal view») на историю познания, открытия человечеством закономерностей, по которым оно живет. Карл Саган сделал цикл «Космос» — тоже необычайно сильная штука об истории космоса. Особых открытий там, казалось бы, не было — он добросовестно, поэтапно пересказывал, как происходило открытие звезд, туманностей, планет Солнечной и других систем. Но это делалось на очень хорошем кинематографическом языке, было много постановочных эпизодов, компьютерной графики, — получилось красивое, увлекательное зрелище. Такие большие мировоззренческие сериалы — очень полезная вещь, потому что процент зрителей у них гораздо выше, чем у рядовой научно-просветительской продукции. Я вообще считаю, что это — направление, в котором, видимо, будет дальше развиваться просветительство.

Прежде всего этот опыт показал, что есть определенная человеческая тяга поменять привычное телезрелище на что-то, требующее приложения ума. Но главное — в мере подробности. Раньше по той же бомбе, по атомным исследованиям в разных странах было сделано много фильмов, но все они ограничивались пересказом событий. Было, в общем, совершенно не важно, что за люди этим занимались, что это для них значило, за исключением перипетий шпионского свойства. В принципе такой подход близок к тому, что происходит в науке. Науке ведь не важно, кто именно сделал открытие, — важно, что оно существует. Это нам, людям, надо знать, кто и, главное, как и почему это сделал. Психология научного творчества и вообще жизнь людей в науке — это ведь очень интересно.

В пространных блокбастерах мера подробности сама по себе втягивает зрителя. Он следит за перипетиями человеческой жизни — а потому и за наукой.

Второе направление в