Альманах «Российский колокол» Спецвыпуск «Номинанты Российской литературной премии» - Альманах Российский колокол

же от частого повторения приобрели ясность, четкость, последовательность и структурную целостность во всех деталях, а также в целом от начала до конца. Весь этот текст он очень хорошо вызубрил и при первой же возможности начинал свой рассказ: «Там, в Кременчуге.»

Первый возвращенец

рассказ

Война была в разгаре. И вдруг с фронта вернулся живой человек. Никогда такого не было, Гурбан был первым возвращенцем. До него ни один человек, даже мертвый – ведь тела погибших хоронили там, где они погибли, – с фронта не вернулся. А Гурбан – живой солдат – вернулся с фронта. Люди, в основном пожилые мужчины и женщины, поспешили к встрече с ним. Оказывается, в одном из боев он был ранен и попал в госпиталь. Ранений у него было много. В госпитале все раны вылечили, и Гурбан встал на ноги. Но его правая нога была изуродована так, что, волоча ее за собой, Гурбан еле передвигался. Можно было ее ампутировать, но не стали – все же своя нога лучше. Гурбана демобилизовали, и он вернулся домой. Пока ему нельзя было долго стоять на ногах или сидеть на стуле. Поэтому Гурбан в положении полулежа, облокотившись на подушки, беседовал с гостями.

Время было тяжелое. Даже стакан чая гостям подавали без сахара. Да и сам чай был ненастоящий – его заваривали из чабреца. Но многим цвет такого чая не нравится.

– Это что? Как моча, – говорят они и не пьют его.

Поэтому в заварной чайник положили тонкие айвовые веточки, и чай стал коричневым.

Потом гости ушли. А Гурбан лежал и отдыхал. Его поразила необычная тишина родного края. От нее приятно звенело в ушах. Раньше он на это внимания не обращал и считал, что так и должно быть. А после фронта, где от грохота пушек и взрыва бомб земля содрогалась и чуть не лопались уши, абсолютная тишина, царившая на его красивой родине, казалась чем-то необычным, непривычным, даже неестественным. У него было такое впечатление, что это всего лишь мгновение и сейчас, в сию же минуту, начнется канонада пушек – и тишина нарушится. Вдруг эта необычная тишина, так приятно поразившая Гурбана, на самом деле нарушилась. Проведать фронтовика с окраины в центр деревни, где жила семья Гурбана, пришла женщина. Она не приходилась им родней, не была соседкой. Она хотела повидать Гурбана, поговорить с ним, посоветоваться.

В присутствии чужой женщины мужчине не следует лежать. Женщине дали понять, что человек болен, после больницы он очень слаб. Поэтому он может поговорить с ней только в положении полулежа.

– Да что вы говорите? – как-то нервозно сказала женщина и всем своим видом демонстрировала, что в данное время такие пустяки, связанные с приличиями, ее не волнуют. – Он же мне в сыны годится…

Вот и опять в положении полулежа и облокотившись на подушку, Гурбан беседовал с очередным посетителем. Ему уже стало ясно, что ее сына забрали в армию. Но долгое время от него нет вестей. Гурбан – опытный фронтовик, как говорится, собаку съел в этом деле, и сразу понял, что парень или погиб, или в плен попал, или же пропал без вести. Если он погиб, должны были сообщить его семье. А что же тогда. Гурбан думал о судьбе Сулеймана, мать которого рядом сидела и рассказывала о своем горе. Она даже не притронулась к стакану, а чай уже остыл. И вдруг она задала очень странный вопрос, который, можно сказать, сразу же ошеломил Гурбана и чуть было не вывел его из равновесия:

– Вот такое у меня горе, Гурбан. Я пришла спросить у тебя: может быть, ты там видел нашего Сосо или кто-нибудь из твоих товарищей случайно его встретил и что-нибудь сказал тебе о нем?

Сосо – ласкательное имя Сулеймана, так называли его дома. Мать же так привыкла к этому, что никак не могла называть своего сына иначе.

То, что долгое время от Сулеймана нет вестей, конечно, плохо. Но обсуждать этот вопрос с его матерью нельзя. Ситуация же была такая, что Гурбан должен был сказать свое мнение по данному вопросу. Вначале он растерялся и чуть было напрямую не высказал, что думает. Но вовремя опомнился и начал хитрить: уклонялся от прямых и однозначных ответов; пожимая плечами, выпячивал губы и свободной рукой делал какие-то неопределенные жесты, что означало: «Понятия не имею…» – время от времени повторял одну и ту же фразу: «Понимаешь, это же война. Всякое бывает». А мать Сулеймана, хоть порой и поддавалась на его уловки, но постаралась по возможности не дать ему совсем обвести ее вокруг пальца и вешать лапшу на уши. Ее вопрос («Может быть, ты там видел нашего Сосо?») стоял на повестке дня и требовал четкого, однозначного ответа. Между тем Гурбан думал, ломал голову и хотел найти более-менее приемлемый ответ.

«Эта глупая женщина, – думал Гурбан, – даже не представляет, что такое война. Она думает, это что-то наподобие коллективного сенокоса, когда несколько десятков мужчин, заранее договорившись между собой, рано утром выходят из дома и до обеда косят траву на большом участке. По ее речам видно, она думает, что фронт – это два длинных – примерно от Хачынчая до Тертерчая – и параллельных окопа, в одном из которых сидят немцы, а в другом – наши, советские солдаты, и с утра до вечера стреляют друг в друга. К тому же все наши солдаты очень хорошо знают друг друга, всегда в курсе всех событий, в том числе и о новых пополнениях, и если Сосо ушел на фронт, Гурбан непременно должен был об этом знать, и они там даже встретились бы.» – фронтовик усмехнулся: какая она глупая!

Но вместе с тем эта недалекая женщина своим глупым вопросом сумела задеть самолюбие Гурбана; своего сопливого Сосо она ставит в один ряд с Гурбаном – это унижало и задевало его самолюбие.

К моменту получения повестки в армию Гурбан уже был первым силачом деревни. Это не так-то просто, потому что сильных парней там много и конкуренция большая. Правда, Гурбан по характеру спокойный человек, даже не очень-то стремился стать первым. Но в какой-то момент стало ясно одно: в этой деревне он первый силач, то есть самый сильный мужчина. Это был факт, и это было приятно: его уважали, с ним считались.

«Интересно, мать Сулеймана знает это? Судя по ее разговорам, она не знает, даже не слышала об этом».

Гурбан стал первым силачом, потому что принадлежал к роду