Традиции & авангард. Выпуск № 1 - Коллектив авторов

будто впервые увидела. А он продолжал говорить, что все это время не мог забыть меня, а не давал о себе знать, потому что ему нравилось мучить себя, это давало ему вдохновение. А теперь он дописал свою книгу и готов к новой. Она будет совсем другой, потому что мы будем вместе. Потому что просыпаться и засыпать будем вместе. Потому что бояться смерти будем вместе. Вдвоем не так страшно. А потом он рассказал мне о себе все, всю свою биографию. В моих фантазиях она была куда интереснее. Я все смотрела на него и вспомнила, как он выглядел тогда, в нашу первую с ним встречу. До этого не помнила, а теперь вдруг представила его в том дне. И сейчас вот видела: он совсем не изменился. Такой же, как в тот день презентации книги его друга.

Пауза.

Я приняла предложение Александра через несколько дней после встречи с писателем. Сказала «да». Потому что хотела этого, это то, что было мне нужно. Я стану его женой, буду воспитывать его детей, буду ему верна. Когда я вспомнила лицо писателя, то поняла, что не было никакой любви к нему. Я зверь! А зверь не может кого-то любить. Хочет, но не может. Зверь только широко раскрывает пасть. От голода или от боли. И все. Я не могу любить. Мне нравилась идея того, что я люблю своего писателя. Когда же он отдал себя мне, он стал мне не нужен. Я вспомнила его лицо, больше зверю он был не нужен. То, что зверь видит, превращается для него в цель. Нету ничего, никого нет! Только цели! С красной точкой посередине, где-то у сердца. Маленькая красная точка. Паф! И не останется и секунды для жизни. Попасть в нее – значит убить. Что и делает зверь. Что и сделала я.

Пауза.

У нас будет очень красивая свадьба. Я… я обратилась в лучшее агентство, да. Кажется… да, точно! Они делали свадьбу для дочки мэра нашего города. У нашей свадьбы будет своя стилистика, свой образ и антураж. Единая цветовая гамма – это важно. Кругом будут свежие цветы. Больше ничего. Все будет благоухать. А платье… платьев у меня несколько, чтобы одно поудобнее для вечера. Я специально сбросила пару килограмм, будет… будет очень хорошо сидеть. Да. Нет, шары все-таки попрошу надуть, белые такие с серебряной ленточкой, на всякий случай купила. Или не надо? Пусть будут, если что, уберем. Еще, как в американских фильмах, будет выездная регистрация в живописном месте, с аркой из цветов и стульчиками для гостей. Мы будем говорить друг другу клятвы верности, тоже как в фильмах. Я, наверное, не смогу сдержать слезу. Момент будет таким сентиментальным. Ты скажешь свою клятву, а потом я тебе свою. Все, что я тут написала, я говорить тебе не буду. Ты не поймешь этого. Не будет этой всей правды, я просто заменю одни слова на другие, и будет как раз утонченно. Да. Именно. Сейчас писать не буду, встану утром пораньше, чтобы голова свежая. И напишу новую клятву верности, чтобы ты, услышав ее, понял, как тебе повезло и как ты меня любишь. Мы наденем друг другу кольца, которые мы делали на заказ и больше ни у кого таких не будет. Нас будут фотографировать. Мы такие красивые. Мы такие счастливые. Мы так улыбаемся. Я смотрю на твое лицо. Я смотрю на твое лицо. Я до сих пор смотрю на твое лицо. Его я знаю наизусть. Помню до мельчайших подробностей.

Пауза.

Я не знаю. Не знаю, но хочу верить, что я когда-нибудь не смогу его вспомнить. Ты уйдешь на работу, а я забуду до вечера, как оно выглядит. Я буду пытаться. Ради наших будущих детей я смогу, я себя знаю. Пока я помню, но это пока. Но забыть я постараюсь. Обещаю.

Лера отложила бумажку с написанным от руки текстом. Нет, мять и бросать ее в мусорку не стала. Это было бы слишком банально. Лера его аккуратно согнула. И все. Не знаю, что Лера сделает с этим листочком потом. И не узнаю. Я уже ничего про нее не знаю, только то, что было написано. Она самостоятельная личность, сама решит, что делать. Лера встала, пошла к платью, которое висит на двери шкафа в чехле. Лера расстегнула молнию. Там засверкали камни через отверстие в чехле. Немного подумав, Лера достала платье. Лера выключила свет. Лера легла на большую кровать. Сверху укрылась платьем. Обняла его. Лере спать осталась немного. Скорее всего, она и не сможет сейчас заснуть. Будет смотреть в потолок, в который до этого смотрели самые разные люди и думали о чем-то. Лере будет грустно отчего-то. Лера будет плакать. Тихо так. Завтра у Леры важный день. Ее день.

Критика, публицистика, эссе

Сергей Морозов

Сергей Морозов родился в 1976 году. В 1997 году окончил факультет русского языка и литературы Новокузнецкого государственного педагогического института. Работал учителем в сельской школе, преподавал в различных государственных и негосударственных вузах. Кандидат философских наук.

Печатался в ряде интернет-изданий: «Publicpost», «Русская платформа», «Рабкор», «12», «Rara Avis – Открытая критика», журнале «Молоко». Постоянный автор еженедельников «Литературная Россия», «Литературная газета», сайта «Свободная пресса». Живет в Новокузнецке.

Завтра начинается сегодня. Очерк литературной ситуации

Читать российскую литературу – удовольствие не слишком большое. Кто-то скажет, что «удовольствие» – не то слово. Но, с другой стороны, отчего же чтение обязательно должно быть самоистязанием? Мазохизма в нашей жизни и так достаточно. Сервис непритязательный, все не для человека, в этом плане литература не отстает от действительности. Тексты неряшливой сборки (исключений почти не бывает), невнятного содержания (редкий читатель долетит до второй страницы), скоропортящиеся, малого срока годности (отрекламировали и забыли) – вот что такое российская литература сегодня.

Есть такая версия, что чтение – это труд. Но нынешние романы с рассказами не в расчете на это писаны. Удовольствие трудового чтения – такого российская литература подарить не в состоянии. Мудрости в ней не много, скроена на скорую руку. Какие тут усилия? Вместо труда все больше трудности – коряво написана, у иного автора поди разбери, что хотел сказать.

В конце каждого десятилетия принято подводить итоги и строить прогнозы относительно будущего отечественной литературы. Делалось это в конце девяностых, на исходе нулевых. Говорили мечтательно, вежливо предостерегали. Надеялись, ждали, верили. А выходило все то же: перманентная гибель