Знание-сила, 2009 № 01 (979) - Журнал «Знание-сила»

науки и в не меньшей степени в связи с реформами в области естественнонаучного образования.

Е. Трубина пишет: «Распространен скептицизм по отношению как к этой дисциплине (нарратологии. — Б.Б.), так и в целом к «нарративному повороту», то есть характерному для последних трех десятилетий междисциплинарному движению, в центре которого — нарративные модели порождения знания и нарратив как способ социального взаимодействия. <…> Истории допускались только в качестве иллюстрации, риторического обрамления строгой мысли, как что-то глубоко вторичное, как ненужные кружева на железном остове строгой аргументации».

Как же все-таки нарратив — если понимать его таким образом — присутствовал в истории науки?

Изгнать демонов абстракции

«Нарративные модели порождения знания» в значительной мере связаны с периодом становления Лондонского Королевского общества (и, значит — с институциональным становлением науки Нового Времени). Так, И.С. Дмитриев, описывая процедуру первых заседаний Лондонского Королевского Общества, говорит об опоре на «репортаж-нарратив об отдельно взятом событии» и о том, что именно «на этом пути ученые мужи надеялись получить знание, одинаково убедительное для всех».

Об общей ориентации английской науки на описание исследуемых явлений — противопоставляя при этом описание объяснению — писал и Павел Флоренский. «Противоречия английских моделей и английских формул живо свидетельствуют о желании англичан не объяснять мир, но лишь описывать его теми средствами, которые, по свойствам именно английского ума, наиболее берегут его силы, силы английского ума». Особенности английской физики Флоренский определял так: «Ей дорог сырой факт, ей дорога природа и дорого описание действительности посредством символов, избираемых всякий раз наиболее соответственно умственному складу данного исследователя».

С помощью повествования мы придаем опыту форму и смысл, упорядочиваем его посредством выделения начала, середины, конца и центральной темы.

За пределами британской науки классическим примером «нарративных моделей порождения знания» могут служить работы Гете по теории цвета. Собственное описание цветовых явлений Гете противопоставлял рациональным способам получения и анализа спектра белого света, провозглашаемых Ньютоном и предполагающих предварительное выдвижение гипотезы и последующее ее обоснование в эксперименте. Гете указывает на огромное количество ухищрений, которые понадобились Ньютону, чтобы экспериментально зафиксировать спектр белого света. Этим ухищрениям он противопоставляет тщательные описания цветовых ощущений, замечая, к примеру, что если смотреть сквозь зеленую штору, то серое здание кажется красноватым; если же идти лугом при относительно ясном небе, то со всех сторон преобладает зеленый цвет, а стволы деревьев кажутся красноватыми. С современной точки зрения наблюдения Гете относятся скорее к психофизиологии, чем к физике. От Ньютона же и его последователей, стремившихся перевести физику с языка качественных описаний на язык количественного эксперимента и математических моделей, напротив, требовалось «развести» в оптических исследованиях физику и психофизиологию.

В профессиональных текстах генетиков, как в магическом кристалле, фокусировались и сменялись не только рациональные пути развития генетики, но и модные веяния в разных областях точных, естественных и гуманитарных наук.

Реакция современников Гете на его критику в адрес Ньютона была в целом негативной (поскольку ньютоновский метод воспринимался в научном сообществе как символ прогресса). В ХХ же веке работы Гете часто оказывались предметом пристального внимания физиков, физиологов, историков науки. Так, специальную статью посвятил его работам Вернер Гейзенберг — один из самых ярких мыслителей неклассической науки. По словам Гейзенберга, «Гете опасался естественнонаучной абстракции и отшатывался от ее беспредельности потому, что ощущал, как ему казалось, присутствие в ней демонических сил и не хотел подвергаться связанной с этим опасности. Он персонифицировал эти силы в образе Мефистофеля».

Заметим, что современная история науки постепенно отказывается от образа Ньютона как сугубо рационального мыслителя и проявляет явный интерес к остававшимся до недавнего времени в тени повествовательно-нарративным текстам великого английского мыслителя: к рукописям на алхимические, богословские, исторические сюжеты.

Нарративный подход (понимаемый широко — как ориентация на интуицию, воображение, на опыт и чувства индивидуальной личности), характерен и для так называемого романтического направления в немецкой науке первой половины XIX века. Среди главных его представителей — Густав Фехнер, Иоганн Риттер, Ганс Эрстед. Отличительной чертой романтической науки можно назвать открыто декларируемую ее представителями ориентацию на натурфилософские идеи: идею всеобщей одухотворенности природы (Фехнер), идею всеобщей связи природных явлений (Риттер и Эрстед). Существенно, что и Фехнер, и Риттер, и Эрстед сделали выдающиеся открытия в области экспериментального, а не теоретического, как можно было бы подумать, естествознания. При этом именно идеи натурфилософии определяли методологические принципы экспериментального исследования и для Фехнера, который сформулировал первые законы экспериментальной психофизиологии, и для Эрстеда, который открыл магнитное действие тока.

О нарративной составляющей в публикациях биологов ХХ столетия пишет А. Седов: «В профессиональных текстах генетиков, словно в своеобразном магическом кристалле, непроизвольно отображались, фокусировались и сменялись не только рациональные пути развития самой генетики, но и «модные» веяния в различных областях точных, естественных и гуманитарных наук, а также в житейской практике».

Объясняющие истории: снять страх перед непознанным

В современном образовании, кстати, активно обсуждаются проблемы, тематика которых позволяет, говоря словами Елены Трубиной, говорить о переходе от «нарратива как способа порождения знания» к «нарративу как способу социального взаимодействия». В отчете «За пределами двухтысячного года: естественнонаучное образование для будущего», подготовленном британским фондом Наффилда, читаем: «Наше предложение состоит в том, чтобы научное образование более активно использовало один из наиболее эффективных и популярных в мире способов распространения идей — нарративную форму. Для этого необходимо признать, что основная цель научного образования состоит в представлении серии «объясняющих историй». Используя термин «истории», мы стремимся подчеркнуть значение рассказа в распространении идей и в сообщении идеям осмысленности, запоминаемости и согласованности».

В российской литературе я нашел всего одну статью, автор которой обсуждает нарративный подход к преподаванию естественнонаучных дисциплин. Правда, реплику автора о том, что «исключение педагогического нарратива из лекции не отразится на ее формальном содержании», я бы отнес только к традиционным вузовским естественнонаучным дисциплинам: к физике, химии, сопротивлению материалов. Что же касается курса «Концепции современного естествознания», который преподается на гуманитарных и социально-экономических специальностях — я, например, просто не представляю себе, как говорить о нем вне нарративного подхода.

Вне нарративного подхода никак не представить себе и курса естественных наук в социально-экономических и гуманитарных профильных классах средней школы. Я вообще думаю, что курс естествознания для гуманитариев — и в гуманитарных классах средней школы, и на соответствующих специальностях высшей школы — не должен, в отличие от традиционных курсов физики и химии, быть ориентирован на развитие умений решать задачи. В этом смысле мне кажется оправданной позиция английских