Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

что Артур к моменту своей смерти отдалился от «братцев»[987] (как называли дядьев его дети). Многие самые прибыльные бизнес-активы Артура начинались как предприятия, которыми он владел совместно с Рэймондом и Мортимером, и соответствующим ветвям семейства Саклеров теперь нужно было подбить счета. На совещании на Пятьдесят Седьмой улице Артур Феликс объявил, что дядюшка Морти уже расспрашивал[988] его о том, с кем именно ему и Рэймонду следует вести переговоры.

Это будет деликатный процесс[989], предупредил Бергман. Пусть Мортимер и Рэймонд – члены семьи, но это не означает, что им можно доверять. Поскольку три брата были так близки в тот период, когда строили свою империю, а впоследствии разошлись, у них развилась склонность вводить друг друга в заблуждение относительно истинной ценности многочисленных деловых предприятий. Возможно, отчасти младшие просто бессознательно переняли эту склонность от Артура: еще со времен дачи свидетельских показаний перед комиссией Кифовера, когда он утверждал перед сенаторами, что его рекламное агентство – просто пустяковая фирмочка с мизерными доходами, он всегда преуменьшал размеры и ценность своей собственности.

– Папа говорил, что нарочно занижает их цену, – заметила Элизабет, – потому что не хочет, чтобы Морти и Рэй считали их более ценными.

Может быть, кивнул Бергман, но это не значит, что его уловка срабатывала:

– Я бы не стал недооценивать интеллект ваших дядюшек.

Одним из первоочередных вопросов, стоявших перед наследниками Артура, была дилемма: следует ли им продать свою долю в Purdue Frederick. За две недели до совещания давний поверенный Артура, Майкл Сонненрайх, вылетел в Лондон, чтобы встретиться с Мортимером. Братья были заинтересованы в выкупе доли компании, принадлежавшей Артуру. Вопрос упирался в то, сколько она стоит. Сонненрайх работал над примерной оценкой разумной цены, а Бергман указал, что продажа «обеспечит нам еще одну область капитала», которым можно будет оплатить долги Артура[990]. Сонненрайх в частных разговорах жаловался другим юристам, что он оказался в безвыигрышной ситуации[991], потому что, какую бы сделку по компании он ни ухитрился выкроить, Джиллиан все равно будет жаловаться, что ему следовало бы заставить братьев заплатить больше.

Не было никаких сомнений, что Мортимер и Рэймонд будут отчаянно торговаться и обманывать своих племянников и племянниц насчет истинной стоимости Purdue.

– Ваш отец делал то же самое[992], – сказал детям Артура Бергман. – Так что тут ни одна из сторон не была невинной ромашкой.

Закончил он свою речь словами:

– Они – ваши дядюшки, но я – ваш юрист. И я должен исходить из того, что каждый из вас может вести себя как бизнесмен и пытаться остаться в выигрыше.

Элси Саклер на совещании сидела молча. Она казалась пришибленной тем, что оказалась в такой ситуации. Артур хотел передать потомкам надежное фамильное наследие, но его имущество оказалось отравленной чашей. Вместо того чтобы сплотить семью, те богатства и владения, которые он накопил за свою жизнь, стравливали его наследников друг с другом. Элси знала Морти и Рэя половину столетия. Она выросла вместе с ними, она думала о них как о младших братцах Артура, переживала вместе с ними триумфы и трагедии. Вероятно, сказала она, когда будут идти переговоры, на них может поприсутствовать кто-то из членов семьи Артура. Нет, не для того, чтобы торговаться, а просто чтобы быть там. «Есть что-то особенное[993] в том, чтобы смотреть людям в глаза», – сказала она.

* * *

Если наследники Артура думали, что смогут выступить в этой битве единым фронтом, то они горько ошиблись. Трения с Джиллиан, которые им удавалось удерживать в состоянии слабого бульканья во время той июльской встречи, вскоре вскипели на редкость некрасивой пеной. Жизнь Артура представляла собой многолетний эксперимент в тщательно отлаженной двойственности. Он много лет жонглировал множеством тарелок. Теперь эти тарелки начинали падать и биться.

«Были обещания, словесные обещания»[994], – в какой-то момент заявила Элизабет своим коллегам-душеприказчикам. В Артуровской обширной коллекции искусства, пояснила она, был «определенный ряд предметов, которые я могла выбрать». Теперь она хотела получить то, что по праву должно было быть ее наследством. «Я не подаю формальный запрос, – сказала она со здоровой долей пассивной агрессии. – Я просто даю вам об этом знать». Но каков был статус предметов, принадлежавших Артуру и Джиллиан на момент смерти Артура, которые он мог пообещать, без какого-либо официального долгового обязательства, оставить своим детям?

Например, кровать эпохи Мин. Она должна перейти Элизабет, уверяла Элси, даже если она на самом деле не была ее владелицей в то время, когда умер Артур.

– Там, где ты тогда жила, было бы неуместно и непрактично ставить кровать эпохи Мин, – указала дочери Элси.

Верно, согласилась Элизабет. И ей всегда казалось, что она имеет право на эту кровать. Более того, сказала Элизабет, в четырнадцать лет она «имела удовольствие привести домой своего парня и показать ему эту кровать».

Похожий спор возник вокруг «Тополей», картины Моне, которую Артур купил для Элси. Через несколько месяцев после смерти Артура Элси обратилась к Джиллиан[995] по поводу этой картины, которая висела в квартире-триплексе на Парк-авеню, где жили Джиллиан и Артур. Этот Моне на самом деле был взят взаймы[996], проинформировала Элси третью жену Артура: Артур купил его ей в подарок еще в 1962 году. Джиллиан нехотя разрешила Элси забрать картину. Но едва ее успели вынести за дверь, как Джиллиан передумала. В конце концов, не было никакого документа, в котором было бы сказано, что картина принадлежит Элси или что Артур ей ее подарил. Разве не висела она годами в квартире Джиллиан? «Она не представила никаких доказательств[997], – жаловалась Джиллиан. – Она просто пришла и забрала Моне».

У Джиллиан начало складываться ощущение, что наследники Артура смотрят на нее с подозрением. Когда они пытались составить опись и оценить бесчисленные активы Артура, один из поверенных Элси выступил с голословным утверждением[998], что Джиллиан, возможно, на самом деле крадет картины из коллекции и контрабандой вывозит их из Соединенных Штатов. Вскоре вся видимость дружественного сотрудничества испарилась как не бывало. Все участники до одного обзавелись адвокатами – и не обычными среднестатистическими поверенными по имущественным спорам, а бывалыми снайперами в штучных белых ботинках. Совещания становились все более расширенными, их тон – все более сутяжническим, документы – более официальными и заковыристыми. Мариэтте Артур представлялся солнцем, вокруг которого все эти планеты вращались в зыбкой гармонии. Теперь, когда его не стало, они вступили в войну. Джиллиан обнаружила, что ей перекрыт доступ в анклав, где Артур