Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов

друзей и родных,

Не портим им мебель, посуду,

А хвалим друзей за радушие их,

Поскольку мы мудрые люди…

А наша планета – Всевышнего дом,

Где все мы гостим, забывая

О мудрости и благочестии в нём,

И всё, что ни есть, отравляем.

Полетела бы в Карата

Нет засовов дверных и решёток в окне,

Но болезнь не даёт в горы выбраться мне.

Ведь у тех, кто надолго осел в городах,

Непременно давление скачет в горах.

Тяжко в городе знойном, в душе маета,

Полетела бы птицей в село Карата,

Опустилась на тропку в сосновом лесу,

Насмотрелась с горы, как отары пасут,

Надышалась бы духом сосновой смолы,

Освежилась в источнике возле скалы.

Там террасы-поля, уходящие ввысь,

Эдельвейсы к подножию скал забрались.

В эту пору картошка обильно цветёт,

Было тяжко пропалывать в детстве её.

Вижу мысленным взором покос на лугу

И девчат, что со смехом на речку бегут,

Тишину и прохладу пещер вековых,

Как любила бывать я под сводами их!

Я в мечтах поднимаюсь по тропке крутой

На утёс… И парю над родной стороной.

– Каратинка с косичкой, Баху, отзовись,

Сделай вновь полнокровной и радостной жизнь!

В водовороте

Теченье жизненной реки

Несёт в водоворот.

Кто мог помочь мне – далеки.

Я задохнусь вот-вот.

Всё тяжелее мне нырять.

Смотрю с тоской назад,

Там – детство, там отец и мать

И облака парят;

Там – мыслей розовых исток,

Гурьба друзей моих,

Весёлый смех, костра дымок,

Я юная – средь них…

Смотрю вперёд,

А там – туман,

Седые завитки,

В могильных оспинах курган,

Истошный шум реки.

Она несёт в конец пути,

В сырую темноту…

И некому меня спасти,

На дно, как все, уйду.

Но я средь этих мутных вод

Ещё пытаюсь плыть,

Хотя готов водоворот

Втянуть и поглотить.

Литературная гостиная

Борис Алексеев

Москвич, родился в 1952 году. Окончил ядерный институт МИФИ, работал в Институте атомной энергии им. И. В. Курчатова.

Увлёкся рисованием, стал профессиональным художником-иконописцем. Член Московского Союза художников. Имеет два ордена РПЦ.

Десять лет назад обратился к литературе. Пишет стихи и прозу. Член Союза писателей России. Награждён медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».

Живёт и работает в Москве.

Беглец Парамоша

Парамон грелся на солнышке и приговаривал:

– Гой ты, кровушка чужая,

Будь ты мачеха незлая,

Дай мне в силушку твою

Хлебец обмакнуть в бою…

«Что с матерью станется теперя?» – думал он, обхватив вихрастую голову иссечёнными в кровь ладонями.

Парамон был сыном раскулаченного и расстрелянного в 34-м году зажиточного кулака Осипа.

Покуда революционная тройка из трёх бездворовых оторв смаковала бате смертельную участь, он с матерью бежал в тайгу. Прибился к старателям, но вскоре повздорил со смотрящим артели. И вот из-за чего. Стал смотрящий к матери Парамона подбираться. Мужичок-то плюгавый, дунь – не сыщешь, но больно досадливый. Мать от него как могла сторонилась, ревела по ночам, только оттолкнуть прилюдно не смела, за сына боялась. А сморчок этот, особливо на людях, так и лез к ней. Мужики, им что, хохочут – забава вроде.

Не стерпел Парамон. Ночкой тёмной выследил обидчика, встал перед ним грудь в грудь и вилами забодал. А как поднял вилы над головой – силища-то молодая, злобная, – как полилась ему на голову кровушка человеческая, понял, что натворил, – и в бега. Хотел мать забрать, но помешали.

Месяц скитался по тайге. Эх, одними сырыми грибами, корой да ягодой сыт не будешь. С голоду сыпь по телу пошла. И вот уже к смерти приготовился Парамоша. Ан нет, выпал случай, завалил он медвежонка. Пока медведица в малиннике чухалась, напился тёплой животной крови – и бежать. По реке с версту топал, еле ноги унёс. Жалобный рык медвежьей матери до сих пор в ушах перепонки выгрызает…

Так сидел Парамон над речкой, хмелел без вина да приговаривал:

– Гой ты, кровушка чужая,

Буди мачеха незлая,

Дай мне в силушку твою

Хлебушек макнуть в бою…

Глядь, напротив, на другом бережку, две молодки из ельничка выбежали, скинули-то сарафаны – и в воду. Парамон прижался к тёплому камню, глядит-погляды-вает. А те плещутся в потоках воды, хохочут. Решил Парамон к девкам поближе подсесть, полез через валуны, но оступился и в воду, как есть, шлёпнулся. Девчата взвизгнули, схватили одёжку – и бежать до хутора.

А Парамон давай ходить по мелководью да пританцовывать!

Походил он так минут десять, поёрничал, вдруг видит: три мужика с обрезами через ельник к реке пробираются.

– Ё… – выругался Парамон – и опять в бега.

Решил бежать через ивняк, речной балкой вниз. Всю голову посёк, но от погони ушёл. Без сил вывалился на пригорок, огляделся. Перед ним лежало огромное скошенное поле. Молодые стожки и увесистые стожары радовали хозяйский глаз Парамона, напоминали годы детства, полные справедливого распределения по труду.

«Эка лепота!» – шепнуло его сердце, истерзанное житейской непоняткой.

Поперёк поля шла железная дорога. Метрах в трёхстах от Парамона топорщилась из земли полуразрушенная бомбёжкой станция. На платформе стоял конвой в будёновках с красными лентами, а промеж конвоя полтора десятка зэков сидели на чемоданчиках и курили.

Парамон качнулся за дерево, хотел он было в лесок юркнуть. Вдруг в правом боку кольнуло, точно пуля конвойная ужалила.

«Да нет же, не стрелял никто».

Глаза белым мороком заволокло – не ступить.

«Господь единый, чё со мной?» – промычал Парамон, ладонями оттирая глаза.

Его шевеление приметили на