Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

не посоветовавшись с Рэймондом, Ричард заказал пробную партию с новым компонентом в составе и, если верить легенде, пустил ее в продажу. Но вскоре выяснилось, что этот новый Бетадин при применении на человеческой коже вызывает слабые ожоги. Узнав о случившемся, Рэймонд приказал немедленно отозвать всю партию. «Все пузырьки свезли на склад, – посмеиваясь, рассказывал один бывший сотрудник. – То и дело какой-нибудь из них взрывался».

Правдива ли эта история? Никто не мог бы сказать наверняка. Но мораль сей басни очевидна: Ричард был парнем умным, но способность к суждению у него хромала. «Он хотел стать следующим Merck или Eli Lilly, – говорил Барт Коберт. – Но не знал, как это сделать, а может быть, даже и не знал, что не знает, как это сделать». Зато всем было ясно, что, несмотря на свою ограниченность, Ричард лелеял большие амбиции в отношении самого себя и семейной компании. «Он всегда искал[939] новые возможности, новые лекарственные средства», – рассказывал Ларри Уилсон, работавший в Purdue в тот период.

Коберт, которому наконец опротивело заниматься слабительным печеньем, ушел из Purdue, не проработав и года. Но за время работы там он подружился с пожилым ученым по имени Эдди Тейксью. Тейксью пришел в Purdue на должность директора по клиническим исследованиям[940] в 1975 году. Он работал там давно и многое повидал. Просто будь поосторожнее с Ричардом Саклером, предостерегал он Коберта: «Держи ухо востро»[941].

* * *

Дядя Ричарда, Мортимер, в те годы появлялся в компании от случая к случаю[942]. В штаб-квартире в Норуолке его считали слегка таинственной фигурой. «Мортимер живет в Европе. У него там куча любовниц и собственный замок», – говорил один бывший сотрудник, вкратце излагая ходившие среди рядовых служащих компании в 1980-е годы карикатурные легенды о совладельце-плейбое. Мортимер «то впархивал, то упархивал», вспоминал Барт Коберт. Он порой приезжал в штаб-квартиру, но никогда не оставался надолго: «Он был отстраненный, чужой и элегантный».

«Мое официальное место жительства – Швейцария»[943], – любил указывать Мортимер. Но действительность была несколько более сложной. Он отказался от гражданства США в 1974 году, чтобы стать гражданином Австрии. Но в Австрии на самом деле не жил, вместо этого деля свое время[944] между резиденциями в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Гштааде и на Кап д’Антиб. Ричард проработал в Purdue четыре года к тому печальному дню, когда его кузен Бобби, сын Мортимера, покончил с собой. Служащие в норуолкском офисе знали о трагедии, но никогда не обсуждали ее во всеуслышание, только шептались. Поначалу говорили, что Мортимер лишился сына по трагической случайности: мол, молодой человек выпал из окна. Но со временем пошли слухи, что Бобби не выпал, а выбросился. Однако подтвердить их было трудно, поскольку случившееся не получило никакого освещения в прессе, а Саклеры о нем не разговаривали[945].

Расставшись в 1977 году со второй женой, Гери, Мортимер купил для нее пятнадцатикомнатную квартиру на Ист-Энд-авеню и вручил сумму в 140 000 долларов[946] на «оформление и меблировку». Там Гери растила двух маленьких детей, Саманту и Мортимера-младшего, а старший Мортимер оставил себе собственную квартиру[947] с видом на парк на Пятой авеню. Но в действительности Мортимер так часто и подолгу бывал за границей, что в итоге Гери занимала обе квартиры. Однажды Мортимеру позвонила его домработница из Нью-Йорка, Элизабет Бернард, сообщив, что Гери въехала в его квартиру и уволила ее. Отношения бывших супругов и так были напряженными, но теперь Мортимер разъярился по-настоящему: это напоминало вторжение[948]. Он поспешил назад в Нью-Йорк и обнаружил, войдя в свою квартиру, что ее оккупировала коммуна из фотографов и моделей[949], которые расположились там как у себя дома. Самой Гери нигде не было, но развязные незваные гости проинформировали Мортимера, что его бывшая жена дала им разрешение здесь пожить. Когда Мортимер распахнул дверцы шкафа в своей спальне, он впал в бешенство при виде развешанных там чужих вещей. Он выгнал скваттеров[950], сменил замки и оставил в доме охранника, чтобы не дать Гери вновь проникнуть в квартиру. Затем он подал на нее в суд[951], обвинив в «беспредельной» жадности и указав, что ее целью было «создать настолько неприятный скандал, насколько возможно, чтобы я от нее откупился». (Дело кончилось внесудебным соглашением.)

Но несмотря на эти личные неурядицы, Мортимер старательно расширял семейную фармацевтическую империю. Артур Саклер любил указывать[952], что проблема фармацевтических компаний среднего размера заключалась в том, что у них часто не было нужных мощностей для исследований и потенциала для разработки новых лекарств. Но в Англии под руководством Мортимера теперь была Napp Laboratories, компания, у которой были амбициозные планы. Саклеры приобрели Napp[953] в 1966 году, но создана она была еще в 1920-е годы. Она не только продавала лицензионные товары, как традиционно поступала Purdue Frederick, но и разрабатывала собственные новые препараты. Мортимер поощрял вложения в этот процесс, требовавший известного терпения. «Только один из десяти[954] продуктов добьется успеха», – предупреждал он. Но если бы удалось разработать удачное лекарство, оно могло в корне изменить и финансовое положение, и судьбу компании.

В конце 1970-х Napp произвела новый, по-настоящему инновационный продукт: морфин в таблетках. Заказ на них поступил от лондонского хосписа «Сент-Кристофер», которым руководила Сисли Сондерс, врач, преданная своей особой миссии, написавшая книгу «Забота об умирающих» и ставшая застрельщицей нового движения за паллиативный уход, утверждая, что медицинские власти должны создавать более сострадательную среду для неизлечимых пациентов, в которой они смогут спокойно умереть. В «Сент-Кристофере» Сондерс дала врачу по имени Роберт Твайкросс задание исследовать применение наркотических средств в паллиативном уходе[955], и в итоге Твайкросс познакомился с медицинским директором Napp и привлек его к разработке таблеток морфина.

Вплоть до этого времени морфин чаще всего применяли внутривенно, либо через капельницу, либо в виде инъекций по расписанию. Это означало, что пациенты, страдавшие от поздних стадий рака или других чрезвычайно болезненных недугов, не имели иного выбора, кроме как проводить свои последние дни в больницах, где им могли вводить обезболивающие препараты. Но Napp незадолго до этого разработал специальную систему покрытия таблеток, которая позволяла тщательно регулировать диффузию действующего вещества в кровеносную систему пациента с течением времени. Эту систему назвали «Континус» (Continus)[956], (или «контин») и уже применяли в изготовлении лекарства от астмы. А что, если применить ее и с морфином? Это означало, что пациент мог проглотить таблетку, и морфин медленно поступал[957] в организм, так