Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

нет, наверное… А то не засну потом…

– Ладно, и я перебьюсь…

– Марусь, пока не забыл… Перепёлкину твою видел сегодня… Как ты с ней такой работаешь?

– А вот так… Чёрта нянчить – не унянчить… Помнишь выборы? Всем нашим воспитателям в тот день досталось… Заведующая заставляла обзванивать родителей и спрашивать, голосовали те или нет… А повара, дворник, завхоз и мы, няньки, бежали на избирательные участки просто вприпрыжку… Противно!

– Вот-вот… Особенно когда сапожищем на голову…

– Да, сапожищем… И готово… опять, как говорится, рай…

Дома стояли потухшие.

За окном висела ущербная луна, и Фонарёву казалось, что она ещё больше побелела.

Мужчине не спалось – тоска и язва пожирали его.

«Я так и не рассказал Марусе ни о бургомистре, ни о питерских, ни о чём… Эх, какой у неё был взгляд! Почему о выборах этих вспомнила? Что её гложет? Она так плотно сжала губы, как будто дверь закрыла…»

– Попробуй её открыть, – повторял бессвязно, как бред, Митя, – попробуй!

4

Маруся рассеянно глядела, как бледнеет разлитый на полу солнечный свет. «Что же я застыла? Пока дети на прогулке, надо убраться… Может, с туалета начать? Нет-нет, лучше с группы…»

Женщина припомнила то, что натворил в туалетной кабинке Мартин, и скисла.

«Мал клоп, да вонюч… Э-э-э, Митя бы точно возмутился. Сказал бы, что о детях даже думать так нельзя… Да, нельзя. Но познакомься он с этим Согуренко Мартином, то, может, и переменил бы мнение… Нет, ну почему родители выбрали такое имя? Почему, а? Оно же нелепое…»

Мокрая тряпка послушно поволоклась за шваброй.

«Неужели я детей не люблю? Так порой злюсь на них… Наверное, просто вымоталась. Одна на две группы… А ведь заведующая сулила место воспитателя: «Уж ты, Фонарёва, в “Светлячке” нашем посветишь!..» Ага, спасибо, нянькой все эти четыре года так и светила… На кой только в пединститут сунулась? Дурочка дурная!»

Иссиня-бледноватый кафель в туалете отмылся на удивление так же быстро, как и ламинированный пол в группе. Маруся вылила грязную воду, сменила мешки для мусора, протёрла зеркала. И тут с улицы влетели дети, будто туча саранчи.

«Ой, успела!» – Женщина отпрянула, точно увидела что-то пугающее.

Впереди всех маячил желтоватый малый Мартин – соломенного цвета волосы и глазки. Он бежал к Марусе и, как она про себя называла это, козлогласил. То есть дико, с подвывом орал. Добежав, он обхватил её руками за талию. И вдруг расплакался так, будто замяукал котёнок.

– Милый мой, ну перестань! – успокаивала мальчика Фонарёва. – Что случилось, а?

Согуренко, размазав по щекам слёзы, притих и доверительно посмотрел на няньку. Она тронула его волосы и крепче прижала к себе. А в толпе детей прорубилась какая-то просечка, улица, и возникла воспитательница Катя Закаева. Это была маленькая худенькая брюнетка с ужимками ящерицы, отбросившей хвост. С трудом переводя дыхание, девушка сказала:

– Ты почему сбежал от меня?

Мартин сделался густо-красен, но ничего не ответил.

– Ты это, Катюш… не ругай его… Он больше так не будет. Правда, Мартин?

– Да, правда, – охотно согласился мальчик.

– Ну и молодчина! А теперь, детки, послушайте меня… Раздеваемся, моем с мылом ручки и садимся обедать…

Вся толпа тотчас схлынула – дети заторопились выполнять нянькины распоряжения.

– Как ловко вы с ними, Мария Сергевна, – Закаева замялась, но потом продолжила говорить, – не знаю, что бы я без вас делала… Гм, спасибо за Мартина!

– Пожалуйста, Катюш! Но ты давай держись… Тебе нельзя раскисать…

– Вы правы… Знаете, как на меня заведующая уже косится? Боюсь её до смерти…

– А ты не бойся! Всё будет хорошо…

– Скажете тоже, – протянула расстроенно девушка, – мне давно пора уволиться…

– Ну-ну, Катюш, успокойся!

– Нет, я неудачница и уродина.

– Брось! Ты вон какая симпатичная… И жених у тебя – красавчик…

– Правда?

– Катюш, ты как ребёнок…

Закаева убрала с лица прядь густо-чёрных волос и улыбнулась.

– Вот и жених… Ну, мой Саша то же самое говорит…

– Ладно, пойдём кормить наших гавриков… Пойдём?

– Мария Сергевна, вы такая… Вы славная… добрая… Заведующая просто обязана вас на группу поставить… Вон «пятёрка» без воспитателя!

– Катюш, она не поставит.

– Но почему?

– Да потому что… Перепёлкина предупредила меня о сокращении… Работаю до новогодних праздников, а потом с вещами на выход…

– Как она могла? Вы так старались!

– Ладно, Катюш! Пусть это на её совести остаётся…

После обеда начал реять лёгкий, редкий снег, и заведующая отправила Фонарёву чистить центральный вход – помогать детсадовскому дворнику. Закаева от этого ещё больше расстроилась. Она словно смотрела на всё сквозь мутное стекло. Марусе даже пришлось её после утешать.

– Понимаю тебя, Катюш… но не надо так…

– Нет, не понимаете.

– Катюш…

– Как вы жить будете?

– Я не одна, у меня муж… Мама его, Наталья Николав-на… Она замечательная… Представляешь, сама пенсионерка, а в Москве гувернанткой устроилась и нам денег присылает… В общем, проживём!

– Вам и так ни на что не хватает… Ни платья себе не можете позволить нового, ни туфель…

– Знаешь, Кать, это всё равно что слепому на ощупь судить о слоне… Ты говоришь, платье новое, туфли… Да не это главное… И потом, ведь у меня всё есть…

– Простите, Мария Сергевна! Я так виновата перед вами!

– Нет, девочка, не винись… Не надо… Я же всё понимаю…

– Мне, мне… жалко вас…

– Мне и самой себя жалко. Только разве знаю я, что ждёт впереди – счастье или злосчастье? Что посылает Бог?

– Я иногда, Мария Сергевна, о том же размышляю… Вот как всё будет, когда замуж выйду? Детей рожать стану? А может, повременю?

– Рожай, Катюш!

– И верно… Чего временить?

Фонарёва с Закаевой точно обнялись взглядами и вдруг обе, сразу, засмеялись. И подумалось им, что знают они друг друга давным-давно и что как сёстры близки. Только одна постарше, а вторая помладше.

– Весело, Катюш, скажи…

– Да не то слово… Вся от смеха порвалась!

…Луч ткнулся Марусе в глаза. Но уже вскоре вечерняя заря пожелтела и померкла. Женщина словно оказалась в чулане забытых воспоминаний и чувств. Она мыла кружки из-под вишнёвого киселя и думала об умершем два года назад от сердечного приступа свёкре – Алексей Петрович вдруг упал на проходной завода… Митя до сих пор тяжело переживал утрату. А в день смерти отца, в тот горький день, и вовсе являл собой жалкое зрелище – был худым и сморщенным, как засохшая ветка. Враз поблекла и свекровь. У заводского же начальства утешительного слова для семьи своего лучшего токаря не нашлось.

«Мы справились с несчастьем тогда, – тихо вздохнула Маруся, – справимся