Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 1 - Альманах Российский колокол

и земли аж пятьдесят гектаров. Отец дяди Сени приехал в Сибирь из Тамбовской губернии в далеком 1910 году по столыпинской реформе и земли взял столько, сколько смог вспахать. Тогда и деньги переселенцам давали хорошие, и зажили они счастливо и сыто, но тут война, революция – и понеслось. Правда, после революции жизнь наладилась, потому что работали всей семьей от мала до велика и, как водится, от зари до зари. Но тут пришел колхоз. И крепкое хозяйство пошло под раскулачивание, и то, что батя был красным партизаном и воевал против колчаковских войск, во внимание принято не было, и одиннадцатилетний дядя Сеня хлебнул по полной.

Сперва сослали на солончаки и все отобрали, а потом они всей семьей оказались в городе Барнауле. Но на работу никого не хотели брать: ни отца, ни мать, ни старших братьев. Везде одно и то же: нет прописки, так вы кулаки и так далее. Семья перебивалась как могла с хлеба на воду, ну, примкнули к рынку. Работали грузчиками, уборщиками. Как-то и дядя Сеня прибился по молодости к шпане районной. Батя был, конечно, недоволен, временами сек дядю Сеню, но это не помогало. Ну и потом дело пошло по этапу. Ограбили продуктовую лавку, милиция замела, и по малолетке дали три года, так и попал дядя Сеня первый раз на зону. И как ни странно, стал этой власти политически близок. Ну а потом все пошло-поехало. Когда началась война, у дяди Сени в его 22 года было уже четыре ходки.

На зоне он был своим, блатные его уважали, на работы он не ходил, а в сорок втором на зону пришел приказ. Набирали добровольцев на фронт. Пахан собрал своих, и решили ехать на фронт всей блатной командой. Поначалу блатные хотели свалить с фронта – свобода, она дорого стоит. Но когда гнали по этапу на фронт, пахан по кличке Утюг вдруг решил ехать и воевать. Ему, как говорится, не в падлу.

– Это не у красноперых на коленях свободу выпрашивать, а так мы свою свободу кровью купили. Красноперых я не люблю, но фашистов еще больше, поэтому будем бить этих гадов до последнего дыхания. А кому повезет, живой с войны вернется, значит, фартовый, а кто нет, вечная тому память и слава, – сказал Утюг.

Потом их послали в Сталинград, где дядя Сеня познакомился с дядей Пашей. Всех зэков зачислили в одну роту, а командиром роты как раз и был дядя Паша. Утюга назначили старшиной роты, и в одном из боев в Сталинграде он геройски погиб, прыгнув на пулемет, который спрятался в развалинах дома. Первые пули попали в Утюга, но в последнее мгновение он сумел пробежать метров десять до пулеметчика и кинулся на него, весь прошитый немецкими пулями. Пулеметчика он, конечно, не задушил, но огонь прекратил, и это спасло роту от полного уничтожения. Подоспевший дядя Сеня одним выстрелом в горло убил пулеметчика, но Утюга спасти не удалось. Двенадцать пуль из немецкого пулемета не оставили шансов выжить. А тот немецкий пулемет дядя Сеня забрал себе, и всю войну с ним воевал, и дошел с ним от Сталинграда до Берлина, и все в штрафбате, с трофейным пулеметом, который он ласково называл «утюжок». И «гладил» он фашистов из него регулярно, слава богу, что трофейных патронов хватало.

Генерал махнул рукой и сказал:

– Ладно, разрешаю.

– А разрешите и мне? – вдруг стали кричать штрафбатовцы.

Генерал не ожидал такого поворота. Но потом махнул рукой. Так штрафная рота осталась штрафной в полном составе, не считая убитых и раненых. Потом, уже после войны, дядя Сеня с дядей Пашей поселился в городе Кентау и жил, конечно, не в ладу с законом, но урки, которые были под его командой, никогда не выдавали его, да оно и понятно. Лучше тюрьма, чем воровское перо. Из тюрьмы рано или поздно выйдешь, а вот с воровского пера слезть вряд ли удастся. Дела они крутили с дядей Пашей криминальные и сбывали все через его магазин. Дядю Пашу он всегда называл коротким и уважительным словом «командир». А малолетнего Колю Бурмистрова учил, как вести себя в тюрьме, если, не дай бог, он в нее попадет. Жена дяди Паши, тетя Наташа, ругала дядю Сеню.

– Чему ты ребенка учишь, урка поганый?! – говорила она ему.

Но дядя Сеня не обижался и всегда говорил ей в ответ:

– От тюрьмы и от сумы никогда не зарекайся.

Но больше всего Кольке Бурмистрову нравилось, когда дядя Сеня и дядя Паша, обсудив дела, садились за стол, дядя Сеня брал гитару и пел свои песни, иногда блатные, но больше военные. И одна песня была у него любимая, это была песня Высоцкого, который тогда был под запретом и пел запрещенную песню «Штрафные батальоны». И одни слова брали за детскую душу: «Если не поймаешь в грудь свинец – медаль получишь за отвагу». И потом эти страшные слова: «Всего лишь час до самых главных дел: кому – до ордена, ну а кому – до “вышки”». На новеньком черном отутюженном пиджаке дяди Сени висели медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды, а сверху – пять нашивок за ранения, два тяжелых и три легких.

– Слышь, Сеня, я как-то иду, а участковый, капитан Воронов, тебе честь отдает… – спросил дядя Паша.

– Да понимаешь, командир, капитан Воронов, конечно, знает, что я урка конченый и тюрьма по мне плачет. Он не мне честь отдает, а орденам кланяется. Как говорится, нам не кричать «Ура!» и не писать: «Считайте коммунистом», – ответил ему дядя Сеня.

Удар девятый

– Ну что ж, Андрей Викторович, ваш удар, – сказал один майор другому.

Андрей Викторович тщательно прицелился и ударил шаром номер тринадцать в шар номер три. Шар номер три в лузу не попал, а прокатился по зеленому полю биллиардного стола, словно время по жизни, потом ударился о борт и влетел в противоположную лузу с ходу.

20 октября 2010 года. Москва.

Бурмистров сидел в интернете на сайте «Одноклассники», как вдруг на него вышел какой-то американец по фамилии Асулян и имени Давид. Бурмистров вглядывался в его фотографию и где-то в глубине памяти узнавал знакомые черты. Но кто это и где он видел эти печальные глаза и густые брови, Бурмистров никак не мог вспомнить. Между тем незнакомец вышел на связь и спросил: «Вы Николай Бурмистров? Я вас давно искал. Вы когда-то жили в городе Кентау, и я с вами играл в доме у дяди Паши и дяди