«Если», 2016 № 02 - Журнал «Если»

соорудили горны и литейные заводы, и их потомки вскоре расселились по всей планете.

Большую часть времени они проводили, сливаясь с Сингулярностью — всепланетным разумом, который был одновременно искусственным и органическим и где тысячелетия проносились за секунду, поскольку мысли там обрабатывались со скоростью квантовых вычислений. В этом мире битов и кубитов[9] они жили как боги.

Но иногда, когда они испытывали желание оказаться в физическом теле, как их предки, они могли стать индивидуумами и воплотиться в машинах, как поступили Атаке и его спутники. Здесь они жили в медленном времени, в темпе атомов и звезд.

Разделительной линии между душой и машиной больше не было.

— Вот как теперь выглядит человечество, — сказал Атаке, медленно поворачиваясь и демонстрируя свое металлическое тело колонистам «Морской пены». — Наши тела сделаны из стали и титана, а мозги из графена[10] и кремния. Мы практически неуничтожимы. Смотрите, мы можем даже перемещаться в космосе, не нуждаясь в кораблях, скафандрах, защитных оболочках. Уязвимую плоть мы оставили в прошлом.

Атаке и его спутники пристально разглядывали древних людей. А Мэгги вглядывалась в их темные линзы, пытаясь угадать, что чувствуют машины. Любопытство? Ностальгию? Жалость?

Мэгги содрогнулась, глядя на меняющиеся металлические лица, грубую имитацию плоти и костей. И посмотрела на восторженного Бобби.

— Вы можете присоединиться к нам, если хотите, или жить по-прежнему. Конечно, трудно принять решение, если у вас нет опыта нашего варианта существования. И все же вы должны сделать выбор. Мы не можем решать за вас.

«Нечто новое», — подумала Мэгги.

Даже вечная молодость и вечная жизнь кажутся не столь восхитительными по сравнению со свободой быть машиной — мыслящей машиной, наделенной строгой красотой кристаллических матриц вместо несовершенства живых клеток.

Человечество наконец-то преодолело ограничения эволюции и шагнуло в царство интеллектуального проектирования.

* * *

— Я не боюсь, — сказала Сара.

Она попросила на несколько минут остаться наедине с Мэгги, когда все остальные вышли. Мэгги долго держала ее в объятиях, а девочка обнимала ее.

— Как думаешь, прапрадедушка Жуан разочаровался бы во мне? — спросила Сара. — Я ведь делаю не тот выбор, какой сделал бы он.

— Я знаю, чего бы он хотел: чтобы ты решила сама, — сказала Мэгги. — Люди меняются — и как биологический вид, и как личности. Мы не знаем, что выбрал бы он, если бы ему предоставили твой выбор. Но в любом случае, не позволяй прошлому выбирать твою будущую жизнь.

Она поцеловала Сару в щеку и разжала объятия. Подошла машина, взяла Сару за руку и повела на трансформацию.

«Она последняя из детей, отказавшихся от бессмертия, — подумала Мэгги. — И теперь она будет первой, кто станет машиной».

* * *

Хотя Мэгги отказалась наблюдать за трансформацией остальных, по просьбе Бобби она смотрела, как ее сын постепенно становится машиной.

— У тебя никогда не будет детей, — сказала она.

— Как раз наоборот, — возразил он, сжимая новые металлические руки, намного крупнее и сильнее, чем его прежние, детские. — У меня будут бесчисленные дети, порожденные моим сознанием. — В его голосе уже появился приятный электронный оттенок, как у программы обучения пациента. — Они унаследуют мои мысли столь же надежно, как я унаследовал твои гены. И когда-нибудь, если они пожелают, я создам для них тела, такие же прекрасные и функциональные, как и то, которым снабдили меня.

Он коснулся ее руки, и холодные металлические пальцы гладко прошлись по коже, скользя по наноструктурам, гибким, как живая ткань. Мэгги ахнула.

Бобби улыбнулся, и тысячи штырьков на его лице зашевелились.

Мэгги непроизвольно отпрянула.

Лицо Бобби стало серьезным, застыло и перестало что-либо отображать.

Она поняла невысказанный упрек. Какое она имеет право испытывать отвращение? Она ведь и со своим телом обращается как с машиной, только машиной из липидов и белков, клеток и мышц. Ее разум тоже заключен в оболочку из плоти, живущую намного дольше запланированного срока службы. Она такая же «ненатуральная», как и он.

И все же она плакала, наблюдая, как ее сын исчезает в каркасе из анимированного металла.

«Он больше не может плакать», — думала она, как будто это было единственное, что их разделяло.

* * *

Бобби был прав. Те, кто застыл в вечном детстве, быстрее решились на перемещение в машину. У них было гибкое сознание, и замена плоти на металл стала для них всего лишь обновлением оболочки.

С другой стороны, бессмертные взрослые колебались, не желая расставаться с прошлым, их последней связью с человечеством. Но один за другим уступили и они.

На много лет Мэгги осталась последним органическим человеком на 61 Девы е, а возможно, и во всей вселенной. Машины построили для нее особый дом, изолированный от жары, ядовитого воздуха и постоянного шума планеты, и Мэгги проводила время, копаясь в архивах «Морской пены» — записях о долгом и мертвом прошлом человечества. Машины в ее одиночество не вмешивались.

Однажды маленькая машина, около двух футов ростом, вошла в дом и нерешительно подошла к ней. Она напоминала ей щенка.

— Кто ты? — спросила Мэгги.

— Твоя внучка.

— Значит, Бобби наконец-то решил завести ребенка. Долго же он собирался.

— Я 5032322-й ребенок своего родителя.

У Мэгги закружилась голова. Вскоре после трансформации в машину, Бобби решил пройти весь путь до конца и присоединился к Сингулярности. Они уже давно не общались.

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени в том смысле, какой для тебя понятен. Хочешь называть меня Афина?

— Почему?

— Это имя из истории, которую мне рассказывал отец, когда я была маленькая.

Мэгги посмотрела на маленькую машину, и ее лицо смягчилось.

— Сколько тебе лет?

— На этот вопрос трудно ответить. Мы рождаемся виртуально, и каждая секунда нашего существования как части Сингулярности состоит из триллионов вычислительных циклов. В этом состоянии у меня за секунду возникает больше мыслей, чем у тебя за всю жизнь.

Мэгги посмотрела на свою внучку, маленького механического кентавра, только что сделанную и блестящую, которая одновременно была намного старше и мудрее ее во многих отношениях.

— Значит, ты облачилась в это тело, чтобы я думала о тебе как о ребенке?

— Потому что хочу послушать твои истории. Старинные истории.

«Они все еще молодые, — подумала Мэгги, — они до сих пор «нечто новое». Почему старое не может вновь стать новым?»

И Мэгги решила тоже присоединиться к Сингулярности, чтобы воссоединиться с семьей.

* * *

Вначале мир был огромной бездной, пересекаемой ледяными реками, полными яда. Тот сгущался, опускался на дно и сформировал Имира, первого великана, и Аудумлу, огромную ледяную корову.

Имир питался молоком Аудумлы и становился сильнее.