Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

Штрихами как бы хаотичных линий

Сороки вышивают песню крыл.

Прошла зима, а я и не увидел;

Прошла зима, а я не проводил.

Нетронутых сугробов мех потерян,

Кафтан искристый съёжился и сел.

Прошла зима, а я и не примерил;

Прошла зима, а я и не надел.

Проталины провалами в клозете,

Бычки и грязь, что прятал снежный пух,

И шёлком неба не наполнит ветер

Кошёлки ковыляющих старух.

Вразнос уходит белая Россия,

В полосы рвётся полотно полей.

Прошла зима – моя анестезия.

Привет, весна, меня не пожалей!

«Юный подонок, сгорбясь, заглядывает во двор…»

Юный подонок, сгорбясь, заглядывает во двор —

В кармане солдатик, ножик и восемь прожитых лет, —

Подходит поближе, глядя внимательно на шнурки,

Краснеет, плюёт, как взрослый, и что-то шепчет под нос.

То есть ему, конечно, кажется, что его

Слышно аж до качелей и космоса чёрных дыр…

Девчонка снимает шапку и делает шаг вперёд.

Он набирает воздух, как в речке перед нырком.

Я со скамейки взрослой ни слова не разберу,

Но шепчут под курткой плечи, и шелестят шнурки

О том, как вчера играли и горка была корабль,

О том, как глаза блестели при виде котов-акул,

О том, как в разгаре шторма он ей кричал, смеясь,

Что ей подарит завтра подзорнейшую из труб!

О том, как пришёл Серёга и с ним ещё пацаны,

Кричали про «тили-тесто», что втюрилась и вообще.

И он, хлестнув её взглядом, обидно захохотал…

А он не хотел, так вышло, и долгая ночь без сна.

Я чувствовал: всё, полундра, человек за бортом!

Да у него, конечно, и нет никакой трубы!

И он понимает: осень – не время для лишних слов.

И девочка ждёт, ей ветер волосы ворошит.

И тут я швыряю за борт спасательной фразы круг,

И мы произносим вместе: «Знаешь, давай дружить».

Ах

Преддверие предания, час «Ч».

Поставь Фортуне

На кон покой, ты снова на коне

И накануне.

На краткий миг на цыпочках ты встал

На край колодца.

Как будто крутанул зачем-то кран —

Вот-вот польётся!

Как будто – вж-жик – и в вечность унесут

Коньки ли, лыжи!..

Как будто птичка села на порог,

И ты не дышишь.

«Мы сможем уйти друг от друга не раньше, чем звякнет час…»

Мы сможем уйти друг от друга не раньше, чем звякнет час.

Мы сможем уйти друг от друга не дальше, чем глаз от глаза.

Мы сможем уйти друг от друга так, чтоб никто из писак-пролаз

Не нашёл в нас себе материал для слезливенького рассказа.

По разные стороны света мы сможем столкнуться опять.

Я пяткой нашарю иголку, которую ты потеряла.

А если воздушные лёгкие замки как следует спрессовать,

То уж на один, но реальный кирпич нам хватит стройматериала!

Теперь-то ты знаешь сама всю тайну протянутых рук.

Южанин, забывший обычай отцов, заранее нас хоронит.

Но ты помолись всем известным богам, вступая в протянутый круг,

А после держись за горячий металл раскалённой моей ладони!

«Помнишь молнию силуэта…»

Помнишь молнию силуэта

Скромной яблони городской,

Что, минуту твоей печали

Разделив, принесла покой?

Изощрённой, причудливой йогой

Ствол её изогнулся и стал

Для тебя, моя сладкая тайна,

И скамейка, и пьедестал.

Тайники корней, веток стрелы —

Белоцветный немой оберег

Ждёт тепла твоего тела.

И на место, где ты сидела,

Никогда не садится снег.

«Каменистый оскал…»

Каменистый оскал

Раскололся калёным орехом.

И цикутой текут

Монотонные топкие дни.

Смолот камень в песок,

И на нём непрощающим эхом

Осыпается след

Небольшой и ничейной ступни.

Объяснение

Жёсткой щёткой встают вдоль хребта наконечники стрел.

Это снова к удару, к обману, быть может, к удаче.

Но, по солнцу пройдя вкруг костра из отброшенных тел,

Ты заснёшь, пару ласковых лезвий под веками пряча.

Вдруг проступит дорога в лопатке властителя стад.

Проплывёшь три шага в ослепительном огненном танце,

И вернёшься неторной тропой, торопясь наугад,

И найдёшь прядь волос на моём указательном пальце.

«Слова Анахарсиса время пересмотреть…»

Слова Анахарсиса время пересмотреть.

Бывают живые, не очень и те, кто в море.

Но есть и иные, четвёртая как бы треть;

И ты к этой трети причетверишься вскоре.

А там эшафот эскалатора не спеша

Потащит туда, где от слёз не бывает проку.

Там ты, как талон посадочный, хороша

И я, как талон багажный, прилеплен сбоку.

Ты вылетишь, словно слово, в тот древний град,

Что жёг и горел, озаряя свои владенья,

Где каждый уборщик бесстрастен и азиат,

И дальше, туда, где всех азиат с рожденья.

Собою заполнишь гроб, или нет – кровать

Транзита души и транспортировки тела.

Я с детства, ты знаешь, совсем не боюсь летать;

Боюсь, чтобы от меня ты не улетела.

«Мастерил мне ложе бандит Прокруст…»

Я любил немногих, однако сильно.

И. А. Бродский

Мастерил мне ложе бандит Прокруст,

Чтоб отсечь былое без слёз и хруста.

Если есть конечность безбрежных чувств,

Значит, так себе это были чувства!

Как остыть внезапно и целиком,

Стать бесстрастней фресок со скал Тассили?

Я люблю того, кто мне был врагом,

Кто мне метил в зубы, но растащили…

Зарасти не может травой былья

Та тропа, что бил я, не помня правил.

Я люблю и тех, что оставил я,

Я люблю и тех, кто меня оставил.

Бесконечно путаю времена.

Помню только руки и имена.

Вечности и мёртвых не уступлю!

«Я любил». Зачёркнуто. «Я люблю».

«Я приехал бы в Питер…»

Я приехал бы в Питер.

Всего-то делов – с облаками

Прилететь и дождиться

В волос заплутавшие пряди.

Чтоб ты думала: странно,

Ветер с юга, но солоноватый

Вкус у капель, наверно,

То во́ды далёкого моря.

Я приехал бы в Питер

Смотреть Большеохтинский призрак

В удивлённых глазах,

Так по цвету идущих пейзажу.

Находить отраженья

Блокадной Васильевской тайны,

Петроградских оград

И твоё отражение в Мойке.

Кто тебя