Альманах «Российский колокол» №1 2020 - Альманах Российский колокол

судьбе, и мы расстались. Я был в то время настолько наивный мальчик, что не задумывался о пяти годах предстоящей службы, меня пленила красивая морская форма. Наконец, распрощавшись со всеми, я во весь опор поскакал по направлению к Беломорску, так как за одни сутки мне надо было проскакать 130 километров. Как спал, не знаю, помню только одно, что всю дорогу я был пьян. Как бы то ни было, но к 10 часам утра я был уже в военкомате.

Вечером того же дня я в числе тридцати таких же, как и я, юношей был направлен в Ленинград, во флотский экипаж.

В Беломорске осталось души две-три из женского сословия, которые питали ко мне кой-какие интимные чувства… Теперь, конечно, я, пожалуй, забыл их в лицо, но тогда было немного иначе…

По прибытии в экипаж я был не сломлен духом, мое детское воображение представляло себе радужный прием, но здесь я встретил полный хаос и неразбериху, которая мне запомнилась на всю жизнь. Здесь я увидел массу народа, запертого в стенах экипажа без всякого присмотра. Пробыв таким образом шесть дней в экипаже, я с трудом прошел все необходимые комиссии и был зачислен в школу связи УО КБФ. На другой же день мы прибыли в Кронштадт.

Началась новая для меня жизнь. С каким интересом я рассматривал легендарный город в первый раз, когда нас вели по его улицам! Я с первого же дня службы понял, что всё, что было со мной до июня 1940 года, приходится бросать и забывать, и необходимо перестраивать себя, ломать свой характер и всё прочее…

На первых порах доставалось крепко: в шесть подъем, в одиннадцать отбой и целый день на ногах. Каждый, кому не лень, на тебя кричит… Какой-то старшина, с которым я месяц назад не считал нужным говорить, поставит по всем статьям устава, и попробуй скажи слово против. В общем, в первые два месяца, период строевой подготовки, летом, когда народ гуляет, у меня матросская парусиновая роба была каждый день мокрая от пота. А как чертовски я уставал, не было ни одного члена моего организма, который бы не болел от усталости. А какое впечатление сложилось у меня, когда мне дали вымыть пол первый раз в жизни… Потом, прослужив с год, посуду мыть считал за великое удовольствие, но в это время мне было только досадно и обидно… К тому же дело не клеилось… Часто не спал по ночам и всё думал о прошлом, вспоминал все вольности, всех друзей и похождения с ними. Сейчас я действительно понял, что значит слово «трудно».

Потом началась учеба в классах, тут стало физически полегче. Так прошло время до октября. По временам было скучновато, так как на берег нас, молодых, не пускали, да и дисциплина в школе была дай боже.

В октябре получил неприятное известие из дому: по глупой случайности отцу дали три года тюремного заключения. Какое горе! Бедная больная мать осталась с Толькой и Арсей без средств существования на первый день. Я был беспомощен что-либо сделать, оказать какую-нибудь материальную помощь.

Бедняга отец! Ему на старости лет пришлось одеть серый халат… (От автора: Сидоров Александр Прокопьевич был комиссаром партизанского отряда в годы белой интервенции на Беломорье).

Арест отца отразился и на мне, начались расследования и запросы по этому поводу… В результате в январе месяце меня перевели учиться по другой специальности. Да, здорово я переживал в это время эту неприятную историю. Когда всё это улеглось немного, служба опять пошла своим чередом со всеми ее деталями. Весной окончил школу и получил специальность штатного электрика флота. Оставили учиться еще на пять месяцев, на младшего командира, но окончить их так и не удалось, помешала война. В начале августа меня списали в Ленинград в ОВ СМК (от автора: Общевойсковая специальная морская команда).

В период войны в школе тоже доставалось изрядно: вкалывали по двенадцать часов в день, таскали ящики по 90 килограммов на себе, но духом не падали, да и жратва тогда была хорошая, да и силы у нас было больше… В Ленинграде была не жизнь, а малина: ешь, пей по горло, работы почти никакой, жалко, мало пришлось так пожить. Скоро наступил конец этому блаженству. В конце августа нас, моряков, сформировали в Особый морской батальон, предназначенный для отправки на фронт. В первых числах сентября я был уже на фронте. Защищал город Ленина. Здесь я увидел полный хаос и неразбериху…

Я был изумлен: неужели так можно воевать? – Не было надлежащего порядка и организованности: посмотришь, бродит солдат, откуда и куда, неизвестно, и таких десятки… Вместо того чтобы быть на боевом рубеже, он бродит неделями по тылам, питаясь кое-как, пока шальная пуля или мина не прекратит его позорное существование… Сама фронтовая жизнь меня особо не устрашила, война есть война, кто-то должен умирать… Лежишь, бывало, в обороне, вырытом собственноручно окопчике, а кругом снаряды, мины, сплошной грохот, да еще своя артиллерия бьет… Думаешь: вот-вот по тебе вкатит… Случалось, что дерево, под которым лежишь, метр над головой, ломалось пополам, а во время скудного обеда не раз осколок мины ударял в котелок с супом, а меня всё миновало, да и вообще, пока были в обороне, жертв было мало – единицы. Запомнился мне первый встреченный мной убитый: он лежал на спине, в серой грязной шинели, руки со скрюченными пальцами были подняты вверх, левая рука по локоть оторвана, в груди зияющая дыра. Мне, конечно, было не весьма приятно любоваться таким зрелищем, и я постарался быстрей пройти мимо. Ну, а потом это стало так обычно, что даже когда товарища, соседа слева или справа убивает, не удивляешься, думаешь, что для того, мол, солдаты и родились, чтобы когда-нибудь умереть…

13 сентября наш батальон получил приказ наступать и выбить немцев из ряда деревень, расположенных около шоссе. В 4 часа 30 минут утра начали продвижение вперед. Артиллерия предварительно сделала подготовку, а затем настал черед действовать нам… Нас должны были поддерживать танки и самолеты, но ничто это своевременно использовано не было, а самолетов и совсем не видали… В результате вышел «винегрет»… Танки, вместо 4 часов 30 минут, пошли в 7 часов и понесли поражение… Что касается нас, матросов, то надо сказать, что мы долг свой и приказ командования выполнили до конца, правда, чувствовалась некоторая разрозненность, не было твердого общего боевого руководства операциями, но ребята дрались храбро, шли вперед без страха, с твердой решимостью умереть