Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

были, что делали, что сказал я, что ответила она. В жизни я не врал столько. «Все мы вправе поступать так, как считаем необходимым, главное при этом не потерять уважения к самому себе», – вспомнил я слова Вершинина, и лицо моё начало гореть от стыда.

Любил ли я её? Без сомнения. Но эта любовь походила скорее на горячку: я был как в огне и чувствовал, что слабею с каждым днём. Мир словно перестал для меня существовать, и все мои мысли были только о ней. Она отвечала мне взаимностью, и от этого страсть моя разгоралась ещё сильнее.

Всякий раз, вернувшись от Ребекки и войдя в общежитие, я решал для себя, что сегодня же всё расскажу Пустовалову, но в последний момент откладывал этот рассказ на потом. Я видел: он влюблён в неё так же, как и я, и живёт лишь одной надеждой на будущее знакомство. Я не знал, как мне поступить. Посоветоваться, но с кем? Положение моё становилось невыносимым.

В один из вечеров, во время очередных расспросов, я всё же решился и сказал ему, что Ребекка не хочет ни с кем знакомиться и кроме меня не желает никого знать. Он сгорбился и опустил руки.

– Это судьба, – сказал он упавшим голосом. – В отпуске мне нагадала цыганка, что я влюблюсь в немку, но на взаимность у меня нет никаких шансов. Я ей не поверил, но она даже назвала её имя, которое в переводе означает: заманившая в ловушку. Ты можешь мне не отвечать, но я вижу: ты влюблён в неё так же, как и я, и хочу пожелать вам счастья…

Не знаю, как после всего случившегося мы бы смотрели в глаза друг другу, но на следующий день он уехал в дивизию на повышение.

В один из вечеров, когда мы с Ребеккой сидели на втором этаже, к нам наверх поднялась Петра и вызвала её в коридор. Она вышла из комнаты, даже не прикрыв за собою дверь. Они, как мне кажется, были абсолютно уверены, что я их не понимаю, и совершенно не беспокоились, что я их услышу.

– Я не хочу чтобы ты повторяла мои ошибки, – сказала Петра. – Или ты сейчас же расскажешь ему всё сама, или это сделаю я.

– Мама, когда придёт время, он всё узнает, – отвечала Ребекка.

– Доченька, вы же любите друг друга, умоляю тебя, послушай свою мать. Я хорошо знаю русских: если ему об этом расскажет кто-то другой, больше ты его у себя не увидишь.

Она замолчала. Затаив дыхание, ждал я, что ей ответит Ребекка.

– Ну хорошо, – согласилась она, – я расскажу ему всё сама через два дня.

– Только не говори мне после, что я тебя не предупреждала, – с грустью сказала Петра и стала спускаться по лестнице.

Вернувшись в комнату, Ребекка ничем себя не выдала. Она была весела и ласкова, словно это не она, а кто-то другой только что закончил неприятный разговор. Сославшись, что мать просила её помочь с уборкой в зале, она проводила меня и, поцеловав на прощание, сказала:

– Я люблю тебя. Завтра я буду занята, приходи ко мне в воскресенье.

На следующий день я был в Дёрнице и зашёл в магазин к сёстрам.

Покупателей в магазине не было, и мы разговорились. Как-то сам собою зашёл разговор о женитьбе, и они, раскрасневшись от смущения, стали наперебой рассказывать мне, как познакомились со своими мужьями.

– Пусть бог пошлёт вам красивую, хорошую невесту, как Ребекка, – сказала Софи.

– Как ты можешь желать такую невесту молодому человеку? – с упрёком посмотрела на неё Амалия. – Говорят, она путается с каким-то русским офицером. А у неё есть жених, которого, между прочим, когда он уезжал на учёбу в Англию, она обещала ждать. Он должен был приехать сегодня, но у него вышла заминка, и теперь раньше, чем через неделю, он не приедет.

Эта новость выбила меня из колеи. «Вот пришла очередь и твоей проверки, – думал я о себе, вспомнив, как мы устроили проверку «паровозом» старшине. – И проверят тебя не вчерашние мальчишки, а сама жизнь и твёрдость твоего характера, и верность своим убеждениям». Всю ночь я не мог сомкнуть глаз и на следующий день чувствовал себя совершенно разбитым. С трудом дождался я вечера.

Была ночь, когда я вышел из общежития. Ребекка ждала меня у калитки. Луна светила ей в лицо.

– Я всё знаю, – сказал я и заметил, как она побледнела.

– Может, это и к лучшему, – сказала она. – Что касается меня, то мне не в чем себя упрекнуть. Да, до тебя я встречалась с Францем, который мне очень нравился. Он собирается на мне жениться, но я его никогда не любила и не люблю. Я люблю тебя. Он будет здесь через неделю, и я прошу тебя пока ко мне не ходить. Как только он приедет, я найду повод, чтобы с ним поссориться, и мы снова будем с тобой встречаться. Хорошо?

– Нет, – сказал я. – Почему мы должны всё время прятаться и всем лгать, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не подумал, что мы любим друг друга? Ты не представляешь, что о нас говорят в деревне. Давай вместе встретим Франца, и пусть он от нас узнает всю правду.

– Но я обещала его ждать, – отвечала она. – Я не хочу, чтобы он думал, что я его предала.

Напрасно я убеждал её в своей правоте, она стояла на своём.

– Может, ты меня разлюбила и нам лучше расстаться? – спросил я и не услышал своего голоса.

Глаза её наполнились слезами, ещё мгновенье – и она бросилась бы мне на шею, но в это время в окне, выходившем во двор, неожиданно вспыхнул яркий свет, она вздрогнула и опустила глаза.

– Или соглашайся со мной, или прощай, – произнесла она, и я натолкнулся на взгляд, привыкший повелевать.

Моим глубоким убеждением было, что любовь – это умение уступать, что любимого о чём-то можно только просить, а если влюблённые ставят друг другу условия – это уже не любовь, а рабство. «Можно согласиться с ней и остаться, – думал я, – но как после этого я буду себя уважать?»

Я повернулся и пошёл прочь.

С трудом сдерживал я рыдания, слёзы душили меня, и я шёл не разбирая дороги. Видимо, у меня случился нервный шок, потому что, едва я вошёл к себе в комнату и бросился на кровать, силы меня покинули и я уснул как убитый.

Жизнь потеряла для меня всякий смысл, и в душе образовалась какая-то пустота. Равнодушно смотрел я на