Альманах «СовременникЪ» №5(25) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова) - Альманах Российский колокол

– Почему? – взволнованно спросила она.

Тарелка начала передвигаться по плакату, каждый раз останавливаясь, когда красная стрелка указывала на определенную букву, а мы, словно по команде, хором читали:

«ЧУДО… – Здесь я подумала, что слово “чудо” – это ответ на вопрос Айки, но тарелка продолжала двигаться, а мы и дальше произносить буквы: – …В И Щ Е».

– Чудовище! – выдохнули мы разом все слово, когда тарелка замерла окончательно.

Мое сердце учащенно забилось, по спине пробежали мурашки. Вероятно, все остальные испытали нечто подобное, потому что в нашем «шалаше» повисло тягостное молчание.

– Кто чудовище? – глухо нарушил тишину осипший голос Айки.

«ТЫ», – мгновенно последовал однозначный ответ.

Я испытала настоящий шок, покрывшись холодным потом.

Айка была достаточно дружелюбна, никаких гадостей мы за ней не замечали. Дома ее ждали мама и маленький сынишка, срок она получила за мелкую кражу. Когда мы вспоминали своих родных или рассуждали о будущем, Айка мечтала, что после возвращения домой сделает ремонт в своей квартире, где будет жить с сыном. Подруги ее мамы, прихожанки пресвитерианской церкви, обещали помочь с трудоустройством. Она постоянно получала из дома письма и рисунки сына, религиозные брошюры и открытки от подруг мамы. Поэтому «чудовище» никак не вязалось с образом той Айки, которую мы знали. Я предложила прекратить манипуляции с тарелкой. После «чудовищного пророчества» стало как-то неприятно продолжать глупую затею.

Однако по прошествии нескольких месяцев наше общение с Айкой значительно сократилось: в лагерь стал регулярно поступать героин, а она, будучи наркозависимой, живо интересовалась всем, что было связано с наркотиками. После того как Айка стала систематически употреблять наркотические вещества, я прекратила с ней всякие контакты. Наркотический бред употреблявших «отраву» сменялся ломками, «зависаниями», беспорядочными сексуальными связями. Женщины в таком состоянии, уподобляясь животным, представляли собой жалкое, отвратительное зрелище, поэтому я избегала общения даже с Ксюшей, когда она была под кайфом, не говоря уже о других заключенных.

Забегая вперед, скажу: когда зону заполонил героин, когда на территории лагеря насчитывалось более десятка «ям», Айка показала себя с той стороны, которую, скорее всего, имела в виду тарелочка, назвав ее чудовищем. Она сменила нескольких любовниц. Причем, занимаясь сексом в спальнях, наркоманки устраивали настоящие оргии с пьяными выходками, криками во время оргазмов, не скрывая извращенных предпочтений. На наркотики денег у Айки, конечно же, не было, поэтому, оставаясь в локальном участке, где контингент осужденных постоянно пополнялся за счет вновь прибывающих, она занималась вымогательством, воровством и откровенным грабежом имущества новобранцев. Избивая женщин или угрозами вынуждая их выпрашивать у родных и друзей на свободе денежные переводы на счета «вольных наркодилеров», местные наркоманы получали героин на руки уже в лагере, куда наркотики нелегально заносили коррумпированные сотрудники. О жестокости и подлости Айки в зоне ходили легенды. После освобождения, немного погуляв на свободе, она была осуждена на новый срок и отбывала наказание в колонии строгого режима «Коксу». Я не нашла научного объяснения пророчествующей тарелке, но то, что «усопший родственник» Айки оказался на редкость прозорлив, было доказано самой жизнью.

Но, на мой взгляд, была и внешняя причина, повлекшая подобную метаморфозу, когда обычная молодая женщина за три года «мутировала» в монстра, не ведающего совести и страха. Перевоспитание уголовно-исполнительной системы не давало сбоев: в первые месяцы пребывания в лагере Айку жестоко избили пятеро мужчин-надзирателей и в бессознательном состоянии, черной от побоев, голой заперли в камере, а затем двадцать пять дней без одежды, в одних трусах, она жила в штрафном изоляторе. Когда работники все той же системы «перевоспитания личности» завалили лагерь наркотиками, в безумном наркотическом угаре погибали души не только отъявленных наркоманок, но и тех, кто начал употреблять героин здесь, в местах «исправления» преступников.

И еще к теме об архетипах коллективного бессознательного. В колонии в ходу было слово «курица». Этим прозвищем женщины оскорбляли друг друга во время ссор, так обзывали нерадивую соседку, неумеху и грязнулю. Так блатные окрестили прочий контингент, так называли тех, кто безмолвно глотал оскорбления администрации, прогибался и заискивал, стремясь получить как можно больше поощрений, чтобы пройти суды на перевод в колонию-поселение или на условно-досрочное освобождение. Так называли тех, кто из страха терпел унижения остальных, не в силах противостоять грубости, жестокости и наглости зэков. Одним словом, курицей называли «среднестатистическую» осужденную в колонии.

Я уже приводила примеры общего языка символов, который сформировался древними предками и сохранился в структурах головного мозга современного человека. Таламическая область, как предполагают ученые, осуществляет кодирование некоторых видов информации, получаемой через органы чувств, а кора головного мозга отвечает за сохранность долговременной памяти. Глубочайшая древность птичьей символики не вызывает сомнений. «Курица – не птица», – говорили в народе, имея в виду то, что она совершенно лишена главного птичьего качества – полета, возможности свободно перелетать с места на место, или, проще, – свободы.

Однажды, перед выходом на «облегченные условия содержания», все та же Лена поведала мне свое очередное сновидение, в котором она, пройдя узкой тропинкой через густые заросли шиповника, вышла к ветхому деревянному строению, над которым возвышалась грубо намалеванная надпись на деревянном щитке: «ТАУЫЦТАР». Меня поразило то, что русская девочка, не владевшая казахским языком и не понимавшая смысла сказанного, достаточно отчетливо произнесла по слогам слово, увиденное во сне, которое в переводе с казахского означало «КУРЫ».

Позднее Елену распределили в третий отряд, который представлял собой одноэтажный старый барак на низком фундаменте с просевшей крышей, убогими помещениями с низкими потолками, прогнившими деревянными половицами и сновавшими по стенам сколопендрами в летний сезон. На «облегченных условиях содержания» поведение женщин значительно менялось: здесь они начинали отчаянную борьбу за поощрения, боясь высказываться против любого мнения администрации, потому что в этом случае «УДО подвергалось опасности». Теперь значение сна Лены стало очевидным для нас обеих, оно оказалось не просто пророческим – стало ясно, что для архетипов коллективного бессознательного нет языковых барьеров. Порой человек может получить информацию на языках, которые он никогда прежде не изучал. Так я убедилась в существовании ксеноглоссии (паранормального знания языков других народов без их изучения).

Помимо курицы с арестантами и преступниками ассоциируются вороны: «Ворона во двор – ворог на пороге» или «Ворона каркает – беду пророчит». Слово «ворона», как ни одно другое в так называемой народной этимологии, производится от слова «воровать», то есть в обратной проекции словообразования. Издревле на Руси черный ворон символизировал ворога, врага или вора, считаясь зловещей птицей. Черные воры-вороны, помимо того что клюют огородные посевы, истребляя урожай, не брезгуют мертвечиной. В силу этого обстоятельства в народе сложилось суеверие,