Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 1 часть - Альманах Российский колокол

погосты

Столетья дремлют в тишине,

Как, упираясь, держат храмы

Весь звездный купол над собой,

Храня в себе былые драмы,

Кому-то ставшие судьбой…

Когда ж звезда с небес слетает

В своем последнем вираже,

Все верят: места не хватает

Еще одной земной душе.

Она так робко ввысь стремится,

Как пар над светлою водой,

Но вскоре рядом загорится

С Полярной северной звездой.

Сюжет

И так художник встретил старость…

Он все, что мог, успел сказать,

И лишь одно ему осталось —

Поэму кистью написать.

Не мимолетом, не случайно,

А с убежденьем, как завет,

Когда душе открылась тайна —

Как примирить и тень, и свет.

Он скажет все мазками кисти,

Он красок таинства постиг,

В них – откровенья, чувства, мысли,

Его слова, его язык.

Давно желания и страсти,

Его раскаянье в глазах

Рвались на холст, искали краски

И оживали в образах.

Здесь все у мастера сложилось,

Он сможет правдой поразить,

Он заслужил такую милость —

Всю жизнь в холсте отобразить,

Создать всего одну поэму

Своей мятущейся души,

Где нет ни замысла, ни темы,

Лишь выдох Господа – Кижи.

Как прежде тот, безвестный мастер,

Что эту церковь строил сам,

Теперь художник был не властен

Не написать бессмертный храм.

С его осанкой и обличьем,

Поморской строгой простотой,

С каким-то царственным величьем,

С непостижимой красотой.

Так могут вдруг соединиться

Несовместимые вовек

И бури рев, и пенье птицы,

Цветы весны – и белый снег.

Картина

Заря. Рассвет…

С утра художник

Свой холст поставил под сосной,

Хотя опять его треножник

Качает ветер ледяной.

В плаще брезентовом, как шкипер

На потрясенном корабле,

Небес агатовую кипень

Он пишет вновь в туманной мгле.

Он смотрит в даль, что тучей скрыта,

Где день рождается за днем,

Где сталь небес с утра омыта

Холодным северным огнем.

Он с голубым мешает серый

И, твердо кисть держа в руке,

В туманной дымке пишет Север,

Что с небом слился вдалеке.

Потом он золотом и белым

Зажег зари скупой костер

И вдруг размашисто и смело

По небу тучи распростер.

Так мастер дерзко, без опаски

Старался холст разговорить,

Пытаясь все земные краски

Между собою примирить.

И фиолетовые тени

На землю падали с небес,

И, как разбитые ступени,

Бугрились камни там и здесь.

И чудо – Север вдруг открылся

В своей глубинной красоте,

Он не смирился, но явился

На ветром вздыбленном холсте.

И каждый шквал, впадая в ярость,

Упорно рвался к небесам,

А холст льняной, как будто парус,

Тянулся к мачтовым лесам…

Бунтарь

Художник даже не заметил,

Уже при свете первых звезд,

Как Божий храм, высок и светел,

Ворвался в холст и в небо врос.

Холст жил, дышал, контрастов полон,

И светлой силы, и добра.

А сам художник вдруг напомнил

Простого шкипера – Петра,

Что в громе яростных баталий

Сумел Полтаву отстоять

И на брегах России дальних

Свой новый город основать…

Художник замер у картины,

Как будто перед алтарем…

Он понимал, за что отныне

Его прозвали бунтарем.

Ведь академиков все чаще

Страшил сюжет его картин,

Где жизнь предстала настоящей —

Из русских северных глубин.

И час настал…

Великий город

Его картиной потрясен,

Был, словно молнией, расколот

На сто враждующих сторон.

Одни кричали: он – романтик,

Другие – грубый реалист…

Что он задумал, этот странник,

Неисправимый нигилист?..

А он считал, что смог впервые

Стать летописцем тяжких лет

И храм его – судьба России,

Во мраке горестей и бед.

Он к небесам сквозь мрак и пепел

Тянулся ввысь, как вечный мост.

И нипочем ни дождь, не ветер,

Он в небеса навечно врос.

Но, как ни странно, от скандалов,

Попав хулителям во власть,

Картина только дорожала,

Чего-то главного лишась.

И понял он: в потоке буден

Его картине места нет,

Она должна открыться людям,

Быть может, через сотни лет.

Тогда потомки лишь обсудят

Величье старого холста,

Но грешным золотом не будут

Талант оценивать творца.

В картине – ключ к исконной вере,

Но лишь для тех, кто хочет сам

Талант не золотом измерить,

А мерой тех, кто строил храм.

К чему хвалить и преклоняться,

Деньгами меряя восторг?

Грешно святому появляться

На суд невежд,

На пошлый торг.

Кижи

Теперь он больше не посмеет

Взять в руки холст, как белый лист.

Но перед совестью своею

Он был правдив – а значит, чист.

Он вновь уехал в Заонежье,

На перепутье всех ветров,

Где быт и дух России прежней —

Первопроходцев, мастеров.

Где в скитах – смысл тысячелетий,

Где дорог скудный хлеб в лесах

И где он понял в новом свете,

Что равен воину монах.

И старцы, иноки, святые,

На нас глядящие с икон,

Все были частью той России,

В какую был он погружен.

Был холст его надежно спрятан…

А обновленный Кижский храм,

Как струг царя Петра, опрятен,

Навстречу плыл по небу сам.

Скорее он летел по небу

Меж колоколен облаков.

Ему достался славный жребий —

Стать вехой в вечности