Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Иллюзориум» - Альманах Российский колокол

class="stanza">

Так однажды – замедлишь шаг – и в пустом дворе,

Упуская событий плавную очередность,

Остановишься отдышаться и посмотреть —

Белый снег это или

Белая пыль черемух?

Вот мы вышли в последний вечер под Новый год,

Позволяя обескуражить себя, завьюжить…

Пленка рвется – и обрывается эпизод,

И черемухи кружевами крошатся в лужи.

Это фьюжн – сюжета нет, и опять обрыв

Неразобранных, непрожитых десятилетий.

Ты стоишь – и вокруг нарастают снега, миры,

Ты не помнишь, который первый из них, последний…

Так и кончится – ни сюжета, ни вечных тем —

Эта пленка… И оправдаться, конечно, нечем —

Разве тем, что в ее разрозненной суете

Каждый миг изнутри, как окно в темноте, – подсвечен.

«…Жизнь отмеряли взмахами…»

…Жизнь отмеряли взмахами,

Утренними, просторными, —

Штор, на окне распахнутых.

Ахали, жили, спорили,

В сети ловили зыбкие,

Старый приемник мучая,

Музыки, что рассыпаны

Были по воле случая,

Но совпадали изредка

С нашей волной изменчивой.

Лета казались жизнями

В нашей короткой вечности,

Сыпались во все стороны

Бусинами отдельными

С нитки, случайно порванной…

Где они нынче, где они?

«Годы скоро отнимут, не оставят в живых…»

Годы скоро отнимут, не оставят в живых

Дом под небом – под нимбом облаков кучевых,

Этот яблочный запах, нас державший в плену,

И сентябрь, так внезапно подступивший к окну.

Все так смертно и смутно… И линялая ткань

Занавесок как будто отступает слегка,

Открывая провалы в тот немыслимый сон,

Что в финале едва ли ярче здешних красот:

Кожуры, что спиралью вьется из-под ножа,

Звуков, что замирают, легким эхом дрожа,

Взглядов – и силуэтов позолоченных гор…

Вот собрать бы все это – как приданое – в горсть,

Унести и расторгнуть узы «здесь и сейчас»,

Убирая за скобки место, время, печаль.

Как хранится былое – тонкой пылью, золой?

Как узор, позолота? Тонкий красочный слой

На сырой штукатурке? Как собрать этот свет,

Спрятать в тайной шкатулке? Ссыпать пеплом

в конверт?

Уберечь, запечатать? Чтоб зимой, впопыхах

Открывая ночами, – запах яблок вдыхать,

И туда – просыпаться, сквозь реальность и бред

Беглецом, самозванцем – но опять в сентябре!

Видеть призрачность тюля на раскрытом окне

И не знать – обманули?

Или все же вернули

Все минувшее мне.

«Они были – дворцами, замками, анфиладами…»

Они были – дворцами, замками, анфиладами,

Раскрывались – законам физики вопреки,

Эти домики – неказистые, неприглядные,

Незабвенные – их кладовки и чердаки.

На пружинных кроватях с вышитыми подзорами,

Как на острове, – можно было прожить лет сто.

И сквозь стекла веранды ложился на стол узорами

Свет медовый, расплавленный, августовский, густой.

И манили дома и прохладой своей, и тайнами:

Сколько комнат, буфетов, вышитых скатертей.

И стояли дома – и в закатах и ливнях таяли,

Не случалось в них ни болезней и ни смертей.

Занавески служили пышными балдахинами,

Покрывала линялые – платьями королев.

Так сложилось, что королевы дворцы покинули,

Не поняв, что случилось, и толком не повзрослев.

Что же стало с дворцами пышными и высокими?

Что взамен мы в своем изгнании обрели?

Лишь Тебе это ведомо, Господи, ну а все-таки

Не могли же они – исчезнуть с лица земли…

Значит где-то там, в поднебесье Твоем неведомом,

В том хранилище вечном, в таинственных закромах

Все стоят они заколдованным заповедником,

И живут наши души в небесных Твоих домах.

«Ты велел нам, князь, отправляться в другие страны…»

«Ты велел нам, князь, отправляться в другие страны —

Много видели мы народов, чужих и странных,

Мы пытались понять их веру, не пить вина,

Мы учили – законы, правила, имена.

В иудейских ли землях, в папских чертогах Рима

Мы пытались услышать, чтоб сердце заговорило

Напрямую с Творцом, чтоб понятным нам языком

Нам сказались Его премудрость, Его закон.

Вот, в конце наших странствий мы прибыли к Цареграду —

Это стало нам, князь, спасением и отрадой.

И позвали нас греки в высокий большой собор,

И пошли мы, и ног не чуяли под собой:

Что нас ждет в этом храме – не ведали мы, не знали,

Мы не верили в чудо – но чудо случилось с нами.

Вот пришли мы и поклонились тому порогу,

Той Софии святой, где греки служили Богу.

Мы не помним, была ль то вечность, короткий вдох —

Только знаем, что пребывает там с ними Бог.

…Как поют они, князь, как прозрачен высокий купол,

Тонким облаком ладана солнечного окутан,

Как сияют их лики, строгие и простые:

Мы вошли туда, князь, и нам сразу же все простили…

Таял свет где-то в куполе. Встали мы все с колен —

Мы не помним, где были: на небе ли, на земле,

И смотрела на нас Богородица из-под свода,

Обещая нам избавление и свободу

От грехов и болезней, от всяких напастей. Князь!

Можно жить с этой верой, не мучаясь, не боясь!

Не забыть красоты той, не выразить и словами!

Отпусти нас, князь, – мы душою там пребываем,

Ибо тот, кто однажды сладость сию вкусил,

От нее отказаться уже не имеет сил…»

Так послы говорили князю, вернувшись в Киев:

«А какое там солнце, а небеса какие!

Так крестись же, князь, и бери себе в жены Анну».

В светлом храме Софийском в вышних поют осанну.

Варвара Лачек