Российский колокол № 5-6 2020 - Коллектив авторов

бы так! Твари, конечно, им бы только лишнего дела не возбуждать, но, честно-то говоря, даже Саню Коваленко на них не спихнешь. Все честь по чести: закон вступился, покарал. Пусть даже, говорят, не того покарал – и тем не менее.

Сколько было народу на Саниных похоронах? Да около сотни! Рабочие на кладбище, помнится, осведомлялись уважительным шепотом, кого хоронят. А Володьку пришло провожать от силы человек двадцать.

Все, что осталось от тех ста?

Ордынцев встал и прошелся по кухне, злобно усмехаясь и покручивая головой.

Кто убивает, говоришь? Да такие же, как мы, и убивают. Простые российские граждане. Жизнь такая, мил человек, жизнь такая…

Помнится, некая пенсионерка взвизгнула как-то с экрана: «Дайте нам умереть естественной жизнью!»

Не дадут.

Странный ты человек, Ордынцев. Там, где другой выпьет, всплакнет и забудет, вечно с тобой такая вот сухая, бесслезная истерика. Истерика мысли, с позволения сказать. Хотя всяк выкручивается как может. Всеволод Михайлович Гаршин, спасаясь от безумия, тоже вон, пишут, все пересчитывал.

Что же это за напасть нашла на твоих знакомых?!

А на незнакомых? Только и слышишь на каждом шагу: эту замучили, тому пальнули в спину из травматика, позвоночник перебили. Да и отставной опер не раз поминал с горечью, будто тридцать убийств по области за год в восьмидесятых считалось ЧП, а теперь и четыреста не диво.

По ящику передали, якобы население страны за десять лет уменьшилось на шесть миллионов. Между прочим, очень похоже на правду.

А кто жертвы? Ну-ка, давай вспомним еще раз. Во-первых, все почему-то с высшим образованием. Впрочем, это как раз понятно: компания-то была студенческая… Миленка, Сидоров, Хабибуллин – художники. Иноземцев, Коваленко, Филин – тихие журналисты. Во всяком случае, не из этих, не из разоблачителей. Леня Шорохов – тот и вовсе литератор. Хотя тоже подрабатывал в газете. Боря Колозоров – безработный. Минька Дьяков, Володька, Стас Волошин – мелкий бизнес на грани банкротства. Толик Куприянов – средний. Грибков, поговаривали, причастен к крупному. Жильцов – политик. Вот, пожалуй, эти двое да еще обезглавленный Радик Томилин могли и сами при жизни кого-нибудь на тот свет спровадить. Остальные – так, лохи.

Чем утешиться? Тем, что большинству ушедших все-таки удалось умереть «естественной жизнью», как выразилась та телевизионная бабушка?

– Естественный отбор… – ядовито выговорил Ордынцев и, внезапно обессилев, снова подсел к столу.

Мысль была не нова. Не далее как на прошлой неделе он сильно повздорил на эту тему с подружкой жены Раисой.

– Ты путаешь естественный отбор с социальным! – кричала она.

– А в чем разница?

– Да в том, что при социальном отборе человек теряет статус! Статус, понимаешь? И только! Но не жизнь!

Как же это не теряет, Раисочка? Именно что теряет. Стань бомжом – и кого взволнует твоя кончина? Не зря ведь говаривал Иван Алексеевич Бунин: «Нет, видно, никогда не откажется человек пришибить человека, если только с рук сойдет».

Естественный отбор. Анекдот! Пока поклонялись естественному отбору, пальцем друг друга тронуть не смели. А стоило объявить Дарвина врагом рода людского, тут же принялись уничтожать ближних своих. Ничего не попишешь: борьба за выживание.

Потому и нападают на дарвинизм, что правда глаза колет.

– Репрессии… – бормотал Ордынцев. – Подумаешь, репрессии…

ГУЛАГа он, разумеется, не застал, поскольку родился в пятьдесят третьем. К страшилкам Солженицына и Шаламова относился с откровенным скепсисом. Сами виноваты: чем сильнее сгущаешь краски, тем меньше тебе веры. Куда правдоподобнее звучали рассказы отца. Особенно запомнилось про лифты. В те времена их на ночь отключали. И если после ноля часов раздавался гул поднимающегося лифта, это означало, что пустили его по особому случаю. И подъезд просыпался, и каждый ждал, замирая: кого едут брать? На каком этаже остановятся?

Да, такого не придумаешь.

А ведь это тоже был отбор. Искусственный отбор…

Ордынцев выпрямился. Потом и вовсе встал.

Искусственный отбор. Выведение новой породы человека. «Я многих развожу и многих вешаю». Чьи слова? Какого-нибудь собаковода, селекционера, наверняка уничтожившего куда больше псов, чем любой живодер.

«И в итоге вывели нас, – потерянно думал Ордынцев, – простодырых бессребреников, не способных выжить в дикой природе. Людей, заточенных под светлое будущее. Которое так и не настало…»

Вот тебе и ответ.

Выводили-выводили, вешали-вешали – и все, получается, зря. Махнули рукой, отворили клетки и выпустили на волю самого страшного хищника, имя которому – человек. Ни войны, ни репрессий, а шесть миллионов как корова языком слизнула. Да какие шесть? Люди-то за эти десять лет рождались, приезжали… ордами… из-за ближних рубежей…

Сколько же нас погибло на самом деле?

– Ну? – хрипло спросил Ордынцев, с ненавистью уставясь в потолок. – Где ты там?..

Приди. Запрети нам убивать друг друга. Знаю. Будешь убивать сам. Но стольких ты не убьешь. Не получится.

Тиран может и пощадить. Естественный отбор – никогда.

К кому он обращался: к Сталину или к Богу? Трудно сказать…

Ордынцев подошел к зеркалу, взглянул на искривленное серое лицо с больными запавшими глазами. Погляди, Ордынцев, погляди. Скоро таких совсем не останется. Ваше будущее в прошлом, ребята.

– Легче стало? – съязвил он из последних сил.

Ссутулился, вернулся к столу, взял стопку.

– Земля тебе пухом, Володька…

Волгоград, март 2009 г.

Саранча

Саранча летит железная, звеня.

Семь патронов в барабане у меня.

Мария Галина

Господи, есть же на свете счастливцы, которые от боли теряют сознание! Я не из их числа. Каждый раз одна-единственная мысль: застрелиться. И застрелился бы, ей-богу, застрелился, но, во-первых, из охотничьего ружья поди застрелись: руки коротки, а спустить курок большим пальцем ноги – разуться надо сперва! Во-вторых, чем стреляться-то, если оба ствола уже разряжены дуплетом в эту летающую мерзость? А в-третьих, перестаешь от боли понимать, где у тебя рука, где нога… Хорошо бы еще и оглохнуть, чтобы не слышать собственный мерзкий визг.

Лет пять назад, когда нас еще не угораздило стать горячей точкой, загремел я в больницу с сотрясением мозга, и кололи мне там какую-то дрянь – магнезию, кажется. Вот что-то слегка похожее. Словно выжигают тебя изнутри: кости ломит, вены вздуваются – того и гляди лопнут. Однако по сравнению с тем, как жалят эти твари… Колите магнезию!

Гуманность. Хороша гуманность! Чем такое нелетальное оружие, лучше бы уж сразу убивали…

Как я ненавидел правительственные войска! Фашисты, мародеры, дальнобойной артиллерией весь квартал развалили, но хотя бы в перестрелку вступать не боялись. Они садят в нас, мы в них – все по-честному. А американцы – уроды! Натравили механическую погань, сами не показываются – сидят себе по каким-нибудь центрам управления… Но, с другой