У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №2(2) 2017 г. - Альманах Российский колокол

боевыми патронами. Я и сейчас могу поклясться, что не было у меня в кармане пистолета, не было! Он возник сам по себе. Так бывает, ребята! Теперь я знаю наверняка – так бывает. И пока я привыкал к новому для меня ощущению – сжимать в руке холодную сталь пистолета, мой большой палец помимо моей воли, он, оказывается, соображал куда быстрее меня, так вот, пока я оцепенело смотрел на дымящуюся собачью кровь, стекающую с ножа, мой большой палец правой руки хладнокровно сдвинул вверх кнопку предохранителя на пистолете.

– Мужик, ты поосторожней со словами, а то мы только разохотились! – и парень, легко вскочив на ноги, шагнул ко мне с дымящимся ножом в руке.

– Нет, ребята, вы полные идиоты! Таких убивать надо! – это сказал уже не я, это спокойным голосом произнес «вальтер», сработанный умелыми руками немецких мастеров.

– А ты попробуй! – рассмеялся второй парень, тоже с ясными голубыми глазами и белозубой улыбкой. И тоже с дымящимся на морозе ножом.

– Зачем пробовать, – сказал я. – Одна попробовала…

– И что? Чем кончилось?

– Тройню родила, – ответил я и, вынув пистолет из кармана, не целясь, выстрелил парню в живот. В его веселых ясных глазах вспыхнула не боль, не страх, в них было только удивление. Видимо, его со вторым парнем связывала хорошая такая, мужская дружба, поскольку, увидев упавшего товарища, он тут же, не раздумывая, бросился на меня.

Я и ему выстрелил в живот. И он тоже рухнул в залитый собачьей кровью снег, дергая ногами и надсадно постанывая. Видимо, мне все-таки удалось зацепить у ребят жизненно важные органы. Сунув пистолет в карман и, не забыв опустить кнопку предохранителя, я повернулся и пошел своей дорогой – от платформы в сторону пятиэтажек. Уже почти совсем стемнело, и все окна светились теплым призывным светом.

– Мужик, подожди! – услышал я крик за спиной. А, обернувшись, увидел милиционера – это был совсем молоденький парнишка с веснушчатым носом.

Я остановился.

– Извини, я только хотел спросить… Игрушка вот у тебя хорошая, безотказная, а стреляешь ты неважно… Оба раза в животы мужикам попал… В грудь-то ведь надежнее.

– А я в животы и целился… Чтоб дольше подыхали.

– А-а, – протянул парнишка, – тогда ладно… Тогда другое дело… А я сразу не врубился. Ты домой?

– Домой. А что?

– Советую на электричку. А дома тебя сразу наши ребята вычислят.

– Надо же! – удивился я. – Ну, спасибо за подсказку. Счастливо! Авось, увидимся!

– И это… Давай шапками поменяемся!

– Зачем?

– У меня черная, а у тебя белая… Тебя ведь по шапке будут искать… Вот мы их и собьем со следа!

– Ну, ты даешь! Спасибо! – сказал я на прощание и повернул к электричке.

– Все! Пока! – помахал милиционер мне рукой. – Да! Игрушку-то свою…

Отдай. Мне положено изымать такие вещи.

– А у меня и нет ничего! – я развел руки в стороны: обыскивай, дескать.

Милиционер похлопал меня по карманам – конечно, все они оказались пусты, не считая колбасных огрызков, которые я нес своим собакам.

– Успел выбросить? – усмехнулся милиционер понимающе. – И это правильно. Грамотно. Ладно, пойду протокол составлять, пока свидетели не разбежались.

На следующий день, едва сойдя с платформы электрички, я увидел, как в ранних сумерках по нашей заснеженной дорожке от сумрачно-неприветливых пятиэтажек с ржавыми потеками от жестяных карнизов, навстречу мне, радостно повизгивая, несутся две мои знакомые собаки.

Константиныч наливал иначе…

Редакция нашей молодежной газеты выехала в воскресенье на природу. Повод – мне двадцать пять лет. Молодые спецкоры, фотокоры, машинистки, уборщицы! Трещат сучья, горят шашлыки, стреляют в вечернее небо бутылки шампанского. Визжат радостно румяные красавицы – юные дарования из всех отделов, от комсомольского до спортивного. Мясистые мужики хватают их за что попало, куда попало тащат, что попало обнажая. Кто-то свалился с обрыва в речку Самару, кричит о помощи. Вытащили на берег, но оказалось, что по пьянке спасли не своего – бросили обратно в воду. Оказалось, он хотел утонуть вместе с девахой, с нашей девахой, ребята! Второй раз его спасала уже сама деваха – пожалела придурка.

А в сторонке, на пригорке, под кустиком тихонько сидит странное существо. Старое, печальное, худенькое, и чему-то своему затаенно улыбается. Это Евсей Моисеевич Держаков – нештатный фотокорреспондент нашей газеты «Знамя юности».

– Моисеич! Одолжи ручку! – подбежала к нему девчушка. – Какой-то хмырь хочет мой телефон записать.

– С возвратом! – строго сказал старик. – Потому как дареная.

– А кто подарил-то?

– Юра подарил.

– Какой Юра?

– Гагарин.

– Ого! – охнула девчушка, возвращая ручку.

Через некоторое время кто-то принес и протянул Моисеичу полрюмки водки. Старик взял рюмку, повертел ее в пальцах, усмехнулся.

– Да… Константиныч иначе наливал.

– Какой еще Константиныч? – обиженно спросил парень.

– Георгий Константиныч… Жуков его фамилия. Может, слыхал?

– И по какому поводу он тебе наливал?

– По поводу взятия города Берлина. Май сорок пятого.

– Неужели приходилось? – парень присел на бугорок.

– Было дело, – Моисеич взял из рук у парня початую бутылку водки, второй стакан, почти доверху наполнил оба и, не торопясь, выпил свой до дна.

– Крутые вы ребята со своим Константинычем! – восхищенно воскликнул парень. – Такие могли взять Берлин!

– Ничего ребята, – Моисеич поставил пустой стакан на траву. – А надо будет – опять возьмем.

– Нисколько не сомневаюсь! – поднявшись, парень уважительно похлопал по тощеватому плечу Моисеича и, не поморщившись, опорожнил и свой стакан.

Хорошо мы тогда отметили мое 25-летие. Это был сентябрь 1963 года. Пригород Днепропетровска, река Самара, спортивный лагерь горного института. А с девахой, которая с каким-то придурком у берега тонула, у нас три дочки родилось. Но это случилось чуть попозже, уже после Сахалина.

Там, где сухо и тепло…

Подсела в электричке, помолчала, закинув ногу на ногу, очень даже неплохие ноги оказались у моей поздней попутчицы, и говорит:

– Ну и чего ты на меня уставился?

– А потому я на тебя уставился, что ты есть тот самый человек, которого мне не хватало для жизни последние тридцать лет.

– Да? – удивилась она, вскинув не то левую, не то правую бровь. – Тогда в чем дело? Бери меня, я вся твоя! Будем считать, что тебе двадцать лет, а мне – восемнадцать. Вперед, мужик!

– Знаешь, сдается мне, что уже поздновато нам для таких подвигов.

– Что? Спекся?

– Похоже на то.

– Тогда нечего пялиться! Понял?!

– Понял.

– Или это все, что тебе осталось? Пялиться?

– На такие ноги не грех и попялиться…

– Выпить хочешь? – спросила она, опять вскинув бровь.

– Хочу.

– Ха! Кажется, у нас с тобой что-то получается…

– Не исключено, – я твердо посмотрел в ее глаза, шалые глаза, между прочим.

– Тогда наливай, – она