Альманах «Российский колокол» №3/1 2019 - Альманах Российский колокол

Пошли девки на работу.

И строй тут же дружно и весело подхватил:

Ой, на работу, кума, на работу,

Да на работу, кума, на работу….

Вслед за строем, а также сбоку по пыльной дороге бежали босоногие ребятишки и отстали лишь тогда, когда он с песней и посвистыванием скрылся за околицей в широкой и зелёной долине речки Алтача, сливающейся с текущей со склонов Патринского хребта чистоструйной Серебрянкой.

А на базарной площади, на высоком крыльце магазина купца Кандинского, греясь на солнце, стояли старики да пожилые казаки, обмениваясь новостями, проходящие мимо них покупатели из местных обывателей вежливо здоровались и почтительно раскланивались. Это было своеобразное место сбора и распространения самых свежих слухов и домыслов. Поэтому крыльцо никогда не пустовало, особенно по будням. Народная молва прозвала его Пузогрейкой.

Каждый день, почти в одно и то же время, ближе к полудню к магазину со стороны величественного собора, насвистывая марш «Тоска по родине», подходил

седой сухонький старикашка, прозванный Посвистунчиком. Это был отставной горный служитель, живший на «пансионе», щеголяющий в белом отглаженном кителе с начищенными до блеска золотистыми пуговицами, в фуражке с молоточками; с пенсне на носу, напоминающем клюв козодоя, и с неизменной тростью в руке, которой он помахивал, словно дирижер, в такт насвистываемому маршу.

Остановившись у крыльца, он перекидывал трость в левую руку и, предварительно разгладив усы, вскидывал правую под козырёк и, обращаясь к шутливо вытянувшимся во фрунт при его виде мужикам и казакам, восклицал писклявым голосом:

– Здравствуйте, братцы забайкальцы!

– Здравия желаем, ваше сиятельство! – дружно отвечали мужики и казаки.

– Благодарю вас за службу Отечеству и Государю Императору! – продолжал улыбающийся Посвистунчик. При этом пенсне сваливалось с носа и болталось у левого уха, но Посвистунчик не обращал на него внимания, а мужики, улыбаясь, отвечали громоподобным голосом:

– Рады стараться, ваше сиятельство!

Довольный таким приёмом, старикашка подходил к каждому участнику и пожимал своей ладошкой протянутую ему крепкую жилистую руку труженика.

По причине преклонного возраста он уже немного тряс головой и был слегка не в своём уме. Все об этом знали и подыгрывали ему с полным удовольствием. Атмосфера была весёлая и вполне соответствующая характеру простодушного и весёлого забайкальского жителя.

А через год грянула война, и после молебна у Собора уходили маршем до станции Борзя казачьи части генерала Крымова, чтобы погрузиться в эшелоны и двигаться на Турецкий фронт. Среди провожатых горожан выделялась фигура Посвистунчика в белом кителе, держащего руку под козырёк и кричащего казакам:

– Братцы! Не посрамите православного Отечества и нашего Государя Императора!

Время летело быстро. Война с иноземцами переросла в войну между соотечественниками за власть и собственность. Некогда воевавшие плечом к плечу против немцев, австрияк и турок казаки, вернувшись в Забайкалье, оказались в противоположных лагерях, безжалостно истребляя друг друга. Белые наряду с расстрелами применяли «домашнее средство» – порку, а красные предпочитали сразу расстреливать. В Нер-Заводе одна власть сменяла другую, объявляя, что именно она воюет за интересы простого народа и за величие России. Переход власти сопровождался порками и расстрелами населения, и грабежом под видом изъятия собственности на нужды армии и государства. Белые за изъятых лошадей, фураж и скот платили серебром, а красные в таких случаях ограничивались расписками, ссылаясь на отсутствие у них золотого запаса. Партизаны же, как красные, так и белые, а то и просто бандиты без идейных принципов, не только не платили серебром, но даже не утруждали себя выдачей расписок.

Наконец в ноябре 1920 года власть в Нерчинском Заводе окончательно перешла к красным, и судьба его жителей была вверена людям «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками», для которых началась титаническая работа по сортировке и разделению людей на «своих» и «чужих» на всей перешедшей к ним территории и на очищении её от «классово-чуждых элементов».

Колокола на храмах замолкли в предчувствии неизбежной беды, а люди перестали быть откровенными в беседах, опасаясь впасть в немилость к новым властям. Одни из них, такие как мелкие собственники, будучи людьми не только трудолюбивыми и бережливыми, но и хитрыми, не хвалили и не ругали ни белых, ни красных. Они держались такой линии поведения: поживём, посмотрим, увидим и узнаем, что к чему, какова ещё будет жизнь при этих красных? Другие, по широте своей русской души не скрывали от соседей симпатий к прежней довоенной сытой, размеренной и спокойной жизни. Кое-кому из тех и других это обошлось слишком дорого, и если не в 1920-23 годах, то в 1929 или в 1937 году.

А теперь, уважаемый читатель, позвольте совершить экскурс в 1917 год и обратиться к записям Л. Троцкого относительно общения с В. Лениным в ночь Октябрьского переворота, когда они беседовали о способах удержания власти. Это прольёт свет на причины невиданной жестокости, проявляемой чекистами при борьбе с «врагами Революции».

В ту ночь В. Ленин заявил, что в охране Совнаркома нельзя полагаться на солдат и матросов. Солдаты – это сплошь крестьяне с психологией собственника, а революционные матросы – это плохо знакомые с грамотой полупьяные весёлые чудовища. Поэтому надобно срочно собрать охрану из латышей или китайцев.

– Но они же не понимают по-русски, – возразил Троцкий.

– И это правильно, Лев Давидович, чем меньше будут понимать, тем лучше. Диктатура пролетариата слишком серьёзная вещь, чтобы её можно было доверить самому пролетариату. Тем более – русскому пролетариату.

Немного позднее, при создании ВЧК как орудия подавления недовольных масс, при сознательном уничтожении ведущего слоя нации с тем, чтобы заменить его низами общества, управляемыми большевиками, Ленин и Троцкий сделали ставку на инородцев: поляков, прибалтов и евреев; именно тех, кого якобы угнетала царская Россия. Те же, большинство из которых было воспитано в холопстве, получив власть, расценили это как доверие к себе со стороны победителей, а также как возможность отомстить прежней элите, да и всем слоям русского населения за своё унижение. Поэтому и использовали её для уничтожения представителей русской православной цивилизации под предлогом борьбы с врагами революции с таким наслаждением и изобретательностью, каковым могли позавидовать профессиональные палачи периода средневековой инквизиции.

По мнению Троцкого, сотрудник ЧК должен был отвечать следующим обязательным требованиям:

1. Из пролетарских низов;

2. Коммунист или левый эсер;

3. Обязательно представитель ранее угнетённой нации.

Руководителей ВЧК, выросших в католической среде, Дзержинского и Петерса, а также иудеев Лациса и Урицкого объединяла ненависть к православной России. Железный Феликс с детства люто ненавидел «москалей», мечтая найти шапку-невидимку, чтобы их безнаказанно убивать. Поэтому он и обрушил свой удар