Звезда на излом - Мария Кимури

и, спустя еще тысячу-другую шагов, выпустила его на берег…

Виноград обвивал здесь каждую скалу, каждый камень и даже взламывал корнями кладку пристаней. Листья его были оторочены красным, ягоды наливались кровавым светом и манили к себе руки. Коснулся — отвел руку. Живой вздох почудился ему под упругой кожей виноградины, нажми — и брызнет кровь. Его лицо дробилось в отражении на каждой ягоде.

Или не его...

6

Рука вздрагивает, отчаянно налитая гроздь падает от одного прикосновения, веером разлетаются алые брызги, покрывая его с ног до головы.

Вытирая лицо, он увидел сквозь рассвет и виноградные листья три звезды далеко впереди, над самой землей, и ноги сами понесли к ним. Одна из них покатилась и упала на землю, скрывшись из глаз — но став гораздо ближе, он знал это ясно, будто видел своими глазами.

Сад сгустился вокруг него, пророс лесом, тяжелым, старым как Дориат, пророс Дориатом. Виноград обвил стволы дубов и сосен, проникая сквозь кольчуги и обрывки серых плащей, обвивая выщербленный мост, исписанный уродливыми знаками, закиданный мусором. Виноград тянул к Макалаурэ листья с алой оторочкой, похожие на маленькие ладони.

— Богатый урожай, и вино выйдет славное, — засмеялся рядом кто-то. Вышел из теней и зарослей, рослый, ладный, небрежно отбрасывая ветви с дороги. У него было точеное лицо эльда, рыже-алые волосы, спадающие почти до земли, и желтые внимательные глаза.

— Пью за ваш успех.

Протянул руку, не срывая, выжал целую гроздь в подставленную чашу словно бы без малейшего усилия. Ягоды лопались с тихим стоном. Смеясь, тот пил большими глотками, и сок струился по его щекам, пятная роскошные одежды и тут же исчезая с них.

Макалаурэ неудержимо влекло дальше, мимо него, в темный зев дориатских пещер. Под ногами хрустело, и звенела сталь. Шею сдавило.

Главный зал Менегрота завалили сухие листья, скрыв под собой всех лежащих. Здесь тоже змеились по стенам зелено-алые лозы, запуская отростки в камень, подставляя листья солнечному свету. Куруфин стоял здесь с мертвенно-бледно улыбкой, поднимая чашу с вином обеими руками. Усики обвили его с разных сторон, и когда он шевелился, то вздрагивали, похожие на паутину.

— Это придаст нам силы, чтобы дойти до цели, — сказал он, протягивая чашу Макалаурэ. — Не говори, что ты брезгуешь. Старший уже пил из наших рук. Ты не знаешь, где он? Его с нами нет, брат.

Макалаурэ шарахнулся в сторону, но цепь, тянувшаяся от его ошейника, вновь натянулась, увлекая вперед, в сумрак переходов. Потянуло холодом. Там мела метель, и сквозь нее мерцала упавшая на землю рукотворная звезда. Свет ее повлек к себе сильнее, чем даже цепь.

Наугрим возникли вокруг него, выступили из темноты и метели. Они брели туда же, охваченные жаждой достичь света, разрубая топорами заиндевевшие виноградные лозы на своем пути и топча тяжелые грозди. Темное и красное хлюпало под ногами. Ближайший гном развернулся вдруг и обрушил на него топор. Руки Макалаурэ были пусты, он едва успел увернуться.

Кто-то вынырнул из-за ало-зеленых зарослей, растрепанный и в мохнатой белой накидке, забрызганной красным.

— Уходи. Скорее, — Тьелкормо вложил свой меч ему в руку. Ошейник тоже охватывал его шею, обрывок цепи метался по вороту и звякал о пластины кольчуги. — Руби ее! Не стой столбом, болван, второй ты голос!

Но Макалаурэ уже не удержался, и его увлекло в безумный бег через темноту.

Впереди звезда падала на берег моря. Круг замыкался.

— Мы попытаемся, — засмеялся из-за плеча Амбарусса. — Смотри, вот она, рукой подать!

На мгновение Макалаурэ обернулся и увидел его. Вастакские стрелы посыпались с неба, и одна из них, тяжелый срезень, прибила цепь от ошейника Амбаруссы к земле, брат остановился — и исчез.

Звезда маячила у самой воды. Притягивала неудержимо. Пошатываясь, он шел вперед, снова оставшись в одиночестве.

Нет, ненадолго. Желтоглазый снова явился рядом, слева от него.

— Выпей, — засмеялся он, протягивая чашу. Густое, тяжелое, багровое вино ходило в ней волнами, в них дробились отражения множества лиц. — Выпей за то, что ты для нас сделал, и за то, что сделаешь еще.

Макалаурэ взмахнул мечом — но тот уже стоял с другой стороны.

— Ты предсказуем на годы вперед, сын Феанаро. Нужно просто подождать. Беги же, — желтоглазый нетерпеливо дернул цепь ошейника Макалаурэ. Но цепь не заканчивалась в его руке, уходя на север.

В отчаянии он рубанул цепь. Раздался звон, на цепи и лезвии меча разом появилось по зазубрине, ошейник рванул болью.

— Куда же ты, без Старшего-то, Второй братец? За кем тебе идти? Забудь про эти глупости. Смотри — ты уже выпил его тогда, на берегу.

Растерянный, Макалаурэ смотрел на свои руки, залитые темно-алым.

— Так будет всегда, — вдруг показалось, что желтоглазый смотрит с сочувствием. — Оно никогда не исчезает. Этого никто тебе не забудет. Но можно научиться прятать… А можно выпить и забыться. Тебе же нужно с кем-то выпить, пока нет Старшего.

Чаша возникла в его руках, словно сама собой. Запах дурманил как море и солнце, оставшиеся очень далеко. Окунуться в него — и все станет проще…

— Пей же, Второй братец. За ваш Свет.

Задержав дыхание, Макалаурэ швырнул чашу ему в голову.

В ответ рывок цепи едва не бросил его на колени.

Вокруг стремительно темнело, земля наливалась холодом. Цепь натянулась и дрожала, уходя в снежную темноту.

— Кто здесь? — спросил из темноты голос, который был голосом желтоглазого — и не его голосом. Макалаурэ точно его слышал, но не мог узнать.

— Какой глупец пытается меня найти? — спросил голос, заполняя собой и темноту, и мороз. На мгновение ветер метнулся из стороны в сторону — и принес очень слабую, но несомненную вонь гниющей плоти и дикого зверя. Как у варгов в Сирионе.

«Беги. Не дерись с ним! Беги! Здесь не выиграть!» — кричал кто-то знакомый внутри.

Рывок цепи заставил его сделать шаг вперед, навстречу голосу и гнили. С размаху он снова ударил натянутую цепь мечом, оставив новые зарубки и на звене, и на клинке.

— Сколько же вас там осталось, — хмыкнул голос задумчиво. — Один? Двое? Трое? Живучие, как тараканы.

На третьем ударе подряд клинок Тьелкормо звонко раскололся у самой рукояти, а из-под ошейника потекло за ворот горячее и теплое. Цепь больше не дергалась — ее медленно и неумолимо тянули в темноту навстречу северному ветру.

— Один