Звезда на излом - Мария Кимури

вокруг — и звуки за стеной. Даже рыдания и крики женщин рядом с собой он слышал словно издалека, они были для него шумом, как треск и гудение пламени.

Крики. Смех. Бряцание доспехов. Удары металла о металл, грубые и гулкие — это колотят оружием в щиты. Шума шагов нет. Нет деревянного стука и шороха — никто не тащит лестниц к стене, не карабкается на откос.

Стрелы ещё летят. Это развлечение. Ещё одно торжество победителей. Стреляют на голос и наугад, со смехом.

Не идут. Не лезут на стену.

Он очнулся от боли — уголёк клюнул Макалаурэ в щеку. Понял, что стиснул зубы и сжимает рукоять меча до боли в пальцах. Женщины жались к стене дома, некоторые уже исчезли в погребе.

Грохот. Обвалилась ещё одна крыша. Ещё несколько атанис затихли, перевели дух и убежали в темноту.

— Кано, — голос Фаньо был сухим и хриплым, лицо раскраснелось от жара, по лбу бежали струйки пота. — Пора уходить.

— Ещё немного.

Он указал на лучницу, сипло, через силу повторяющую вновь и вновь последние слова погребальной песни деревянного города, как завороженная. Остальные иатрим уже замолкли. Фаньо шагнул к ней и осторожно коснулся ее плеча. Лучница с ненавистью и слезами обернулась, готовая ударить — и остановилась.

Раздался громкий треск. Дом возле них кренился, его крыша рушилась внутрь. Из последних сил женщины пронзительно закричали, отскочили к стене, кинулись внутрь погреба, тяжело дыша. Фаньо ухватил лучницу за локоть и втолкнул в двери, подхватил и запихнул туда двух других.

— Кано! — закричал ещё кто-то в испуге.

Тот, словно очнувшись, махнул рукой. Спасаясь от волны жара и от летящих углей, Феанарион с последними верными торопливо отступили в темноту.

— Уходим, — Макалаурэ без стука закрыл за собой внешние двери. Последним он спустился по лестнице, затворив нежданно тяжёлые створы потайной крышки — снаружи к ним были прибиты доски пола. Лишняя защита от огня. Найдя на створах тяжёлый засов, он запер их изнутри, оставшись в холодной темноте.

2

Даже эльдар не могут видеть там, где вовсе нет источников света. Ведя рукой вдоль стены, Макалаурэ спускался все ниже за звуком шагов своих верных, нащупывая ступени в темноте. Лестница изгибалась вправо, словно следуя стене невидимого колодца. Затем впереди появились оранжевые отсветы и движущиеся тени. Следуя за воинами, Макалаурэ спустился — и вышел в широкий зал, заполненный до краев его людьми и эльдар, стоящими плечом к плечу.

Очень не хватало сейчас кристальных ламп, но Феанариони их берегли и почти не брали больше в дорогу, а сколько оставалось у других нолдор — кто знает?

Здесь обошлись огарками двух свечей. Эльдар более чем хватило, да и люди не жаловались.

На удивление ещё не было душно. Зал уходил вверх, сужаясь, и по форме был подобен колоколу. Сверху, на высоте больше трёх ростов эльдар, его перекрывал настил из мощных бревен. Должно быть, лестницу построили отдельно и позже. Из зала уходило несколько узких вырубленных ходов в две стороны, оттуда тоже выглядывали беглецы. Над одним из ходов повесили светлую атласную ленту, нелепую в этой сырой темноте.

Он ещё осматривался, когда из того прохода раздались тихие шаги, блеснул свет, и среди чуть расступившихся воинов появились близнецы. Один из них нес совсем маленький кристальный светильник, размером с голубиное яйцо.

— Там у выхода ещё есть враги, — сказал второй мальчик очень серьезно. — Рингвэ передает тихо сидеть и ждать. Лучше здесь.

— Всем вместе в туннеле будет душно, — добавил первый. — И внизу очень сыро.

После пожара тут и без того стало зябко и сыро. Несостоявшаяся последняя драка бродила в крови Макалаурэ, словно хмель, стоять на месте было тяжело. Хотелось сражаться, а не прятаться, рубить врага, до конца, пока есть силы.

«Умолкни, — велел он себе. — Я не обязан уходить как Майтимо. И идти сразу вслед за ним».

У него верные и эти эльдар и люди. У него Амбарто, которого увезли на тех самых кораблях, вышедших из гавани, несмотря на прорыв ворот. Где-то вдали Амбарто ещё было отчаянно больно, и не от телесной раны, но он был жив, мысленное прикосновение к нему согревало — и бросить его одного невозможно. И остров Балар надолго останется крепостью, несмотря на тень, дотянувшуюся далёко на юг.

Если удастся покинуть город — пройти спешным ходом вдоль берега к Лесу-между-рек, скрыться в нем и охотничьими тропами нандор идти на север. Слишком очевидно, но выбора нет, со стариками, ранеными и детьми на руках.

Но если враги захотят обыскать город ради Камня…

Он мысленно выругался, вспомнив разом все слова, которыми с похмелья бросался Морьо. Он даже не знает, что случилось с Эльвинг! Старший бился с тем балрогом, быть может, ей удалось спастись и бежать на корабле? Так. К делу. Враги могут захотеть обыскать город, но пожар потухнет нескоро, разве что с севера принесет дожди. Без дождей пепелище будет пылать жаром и потом остывать несколько дней. По окрестностям могут бродить вражьи патрули, но других поселений возле Сириомбара нет, караулить оркам нечего. В худшем случае придётся провести здесь несколько дней, посылая разведчиков за водой к лесным родникам.

Неприятно. Тоскливо редкостно. Пережить можно.

Сверху дрогнуло, с бревен посыпались пыль и каменная крошка. Люди вздрогнули. Не дом Ольвен, соседний, решил Макалаурэ. Коснулся рукой и мыслью стены каменоломни.

Ее рубили не слишком весело, но умело и с азартом. Гондолиндрим и люди, привычные к жизни среди гор и к работе с камнем. Потом другие, немногие, принесли крепкие бревна и быстро, в темноте, перекрыли каменоломню, засыпали сверху обломками, радуясь, что делают город безопаснее.

Будьте крепче, пропел он беззвучно этим бревнам и этим стенам, как пел прежде стенам Химринга. Берегите своих людей и своих эльдар. Удержите огонь. Скройте нас от злых глаз и ушей. От тех, кто жжет нас и убивает, кто придет бродить по пепелищу.

— Кано…

Макалаурэ очнулся и понял, что стоит, прижимаясь лбом к стене, уже довольно долго. Люди поглядывали с удивлением, а синдар прямо сверлили его настороженными и порой злыми взглядами — Феанарион вздумал говорить с их городом и камнем, это ли не наглость!

Да, мастером песен, меняющих мир, он не был. Но все же стены Химринга стоят до сих пор, и ещё долго будут стоять. Их не взяли силой и не взломали ворот. Остатки