Мои друзья медведи - Валентин Сергеевич Пажетнов

покопались у берлоги, и теперь в нее решилась залезть Катя. Просунула в дырку голову, долго стояла так, а потом, смешно задрав вверх заднюю ногу, дернулась, пытаясь протиснуться дальше, но вдруг испуганно рванулась назад – буквально вырвала себя из узкого отверстия, оставляя на расщепленных концах корней клочки шерсти. Постояла так недолго и стала старательно обгрызать помешавший ей торчавший сбоку корень. Долго отдирала от крепкой древесины небольшие кусочки, потом деловито осмотрела свою работу – чуть расширившееся отверстие – и, кажется, осталась довольной. Подошла к челу, чуть потянулась и быстро проскользнула внутрь. Поскоблила, погрызла что-то внутри, через две минуты вылезла наружу, так же, как Яшка, встряхнулась и ушла к нему, Яшке, с безразличным видом растянувшемуся метрах в двадцати от берлоги под кустом лещины.

Вечером медвежата долго возились у берлоги. В ноябре темнеет быстро, и лес, по которому еще только что бродили сумерки, быстро заплывает тяжелым ночным мраком. Рассмотреть что-либо уже не было возможности, и я забрался в спальный мешок, расправляя затекшие от долгого сидения ноги. Снаружи еще некоторое время слышалась какая-то возня, потом все стихло. Я уже начал дремать, уверенный в том, что медвежата ушли на ночлег в свою постель под елкой, как послышался странный скрипящий звук. Не сразу я догадался, что это храпели медвежата! Они забрались ночевать в берлогу, и я впервые слышал, как могут храпеть медвежата. Они храпели, как человек, с которым не очень-то заснешь в общественном номере гостиницы! Мне же храп их показался особо приятной музыкой, вселявшей покой, уверенность и благодушие, и я, сам того не заметив, быстро задремал.

Вскоре я очнулся. Медвежата не храпели, но все пространство вокруг меня было заполнено каким-то странным шипящим шорохом. Это пошел снег. Снежинки, падая на брезент палатки, шуршали, сглаживая и поглощая все другие ночные звуки. Это была первая ночь, когда медвежата спали в берлоге.

Утром, когда уже рассвело, они выбрались наружу, зевая и потягиваясь, основательно вытряхнули свои шубы и стали лениво и бесцельно бродить рядом, оставляя на таявшем снежке четкие отпечатки лап. Я стойко отлеживал свои часы в палатке. В десять часов медвежата громко зафыркали и полезли на дерево. Ничего не разобрав изнутри палатки, я выглянул в дверь и увидел тихо пробирающуюся между деревьев жену. Так просто она прийти, конечно, не могла, значит, случилось что-то серьезное. Сдерживая волнение, я выбрался к ней навстречу, готовый услышать самые неприятные известия. Но все оказалось проще – дирекция немедленно вызывала меня на собрание для обсуждения текущих дел заповедника. Выполнение этого административного распоряжения было обязательным, и при этом никакая наука в этом научном учреждении в расчет не принималась. Ничего другого не оставалось, как попытаться незаметно уйти, оставив вместо себя жену. Без должной охраны в мое отсутствие медвежата обязательно разгромили бы палатку. Пока мишки прятались от опасности на спасительном дереве, мы с женой поменялись местами – она забралась в палатку, а я потихоньку ушел.

Собрание затянулось, и лишь к 5 часам вечера мне удалось прийти на место. У палатки, в плотном окружении медвежат, меня ждала жена. В руках у нее была палка, вид решительный, глаза сердитые. С одного взгляда я понял все. Мишки заподозрили мое отсутствие, а может, определили это по запаху и, когда я ушел, решили проверить палатку. Они проявили такое упорство в желании проникнуть внутрь, что жене ничего другого не оставалось, как выйти, чтобы отгонять упрямцев палкой. Медвежата подняли настоящий рев, ходили вокруг жены и палатки и не могли успокоиться до самого вечера. Когда мы молча распрощались, у жены в глазах блестели слезы.

Я забрался в палатку, надеясь на то, что мишки успокоятся, так как уже наступала ночь, но моим надеждам в этот раз не суждено было оправдаться: медвежата ныли, рявкали, упорно лезли к палатке, трясли оттяжки, как будто сошли с ума! Я совершенно не знал, что мне делать.

Уже в полночь я решил идти в вольер и запереть их до утра в клетки – может, это их как-то отрезвит. Мишки молча проследовали за мной в вольер, охотно зашли в свои клетки, а я, шатаясь от пережитого напряжения, пошел спать домой.

В шесть часов утра мы вернулись к берлоге. Медвежата как будто и не буянили накануне. Проверили мое присутствие в палатке и ушли досыпать под елку. Но к берлоге в этот день они ни разу не подошли. Я понял, что это было результатом сильного возбуждения, порожденного таким бесцеремонным отношением «мамаши» к «деткам». В адрес нашей замечательной заповедной администрации я высказал в тот период много таких «хороших» слов, которые сейчас забыл, к счастью, и вспоминать не хочу.

Ночью опять пошел мелкий снег, который прекратился только к утру. Утро постепенно наполнило лес молочным светом.

Все вокруг побелело, преобразилось, приняв новые очертания и формы. На ветровале поваленные вперемежку деревья резко означились – снег выбелил их стволы и сучья, четко вычертил на темном фоне леса. От этого стало хорошо видно завал, весь хаос свалившихся в беспорядке деревьев, кладбище лесных великанов, поверженных прокатившимся некогда ветровым шквалом. Около чела снежок лежал чистой белой скатертью – медвежата не подходили к берлоге. Легкий мороз удержал этот по-настоящему первый снег. У берлоги медвежата появились лишь к вечеру. Услышав легкое шарканье, я выглянул в окошко и увидел своих подопечных, топтавшихся у самого чела. Они долго заглядывали в черный провал, крутили головами, напряженно прислушиваясь ко всему, что творилось вокруг, а потом медленно, как бы с опаской, пролезли друг за другом в берлогу и затихли. До одиннадцати часов ночи из берлоги не было слышно никаких звуков, а потом мишки дружно захрапели. Я облегченно вздохнул. Меня не покидало чувство, что так удачно начавшаяся укладка медвежат в берлогу может сорваться от излишнего их беспокойства.

Утро постепенно наполнило лес светом, который тускло лился сквозь мелкую дымку снежного тумана, – снежок понемногу сыпал всю ночь. Из черного проема чела выглянула напряженная мордочка Кати с острым, внимательным взглядом смышленых глаз. Потом Катя наполовину высунулась из берлоги, но все еще не решалась ступить на снег – нюхала, лизала его, иногда застывала неподвижно и прислушивалась. Наконец, она смело ступила на снег и прошла вперед. Следом за ней решительно вылез Яшка, прошел от берлоги налево – и тут началось! Каждый из медвежат молча, с сосредоточенным видом, медленно, расчетливо двигаясь, начал сгребать лапами листья, мелкие веточки вперемешку со снегом, делал из этого мусора шар и катил его, подвигая лапами,