Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Андерсен Йенс

«По-честному, я не думаю, что Эмиль станет когда-нибудь председателем сельской управы… Но он парень что надо, и, если он будет жив-здоров, из него выйдет толк, это уж как пить дать!»[51]

Основа конфликта в трилогии – борьба за власть между отцом и сыном. Эта борьба возникает либо из страха отца, что сын скоро его перерастет, либо из неукротимого желания сына повелевать своим отцом и матерью и всем Катхультом, а лучше всей Лённебергой – желания, которое, как мы знаем, парадоксальным образом сбывается в его взрослой жизни председателя сельской управы. Во всех пятнадцати историях, охватывающих полтора года жизни Эмиля, эта борьба разгорается, когда сын показывает себя умнее, сообразительнее, смелее, человеколюбивее и изобретательнее, чем отец, и каждый раз заканчивается заключением в маленькой столярной. Но и взаперти, в одиночестве, иногда мучительном, иногда блаженном, Эмиль вырастает внутренне. Мир раскрывается перед мальчиком, пока он сидит, склонившись над своими художественными поделками, и дверь, ведущая к свободе, вынуждена открыться, и антиавторитарный бунтовщик может дальше сеять радость, ужас и добро на свой непосредственный, более или менее бездумный лад.

Молодежный бунт, груз которого несет на своих мальчишеских плечах Эмиль, выходит за рамки своего времени в последнем рассказе саги, где сын снова поступает наперекор жалкому эгоцентричному отцу и осмеливается рискнуть жизнью ради другого человека. В аду снежной бури Эмиль спасает свою мечту об отце – наемного работника Альфреда – от смерти из-за заражения крови. И Альфред, и Эмиль, и лошадь Лукас находятся уже на полпути в царство мертвых, когда парнишка героически собирает последние силы и бросает в лицо бушующей стихии слова, которые Астрид Линдгрен пронесла через самые жесточайшие жизненные перипетии: «Когда надо быть сильным, сил хватает».

Именно это напоминание о человеческой отваге и любовь Эмиля к мужчине, которого он хотел бы видеть своим отцом, связывают воедино искрометный юмор и многочисленные комические эпизоды книги и поднимают повести об Эмиле на уровень мировой литературной классики для детей. Ибо самое важное в «Эмиле из Лённеберги» – его гуманистическая основа. Это тихое, проникновенное эхо, следующее за смехом, напоминает нам о том, кто мы есть, и о том, что нам, людям, нельзя забывать: относись к другим так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.

Отец Астрид Линдгрен не успел прочитать последнюю книгу об Эмиле. 28 июля 1969 года, когда лето уже близилось к концу, а с ним и белые ночи, 94-летний Самуэль Август Эриксон умер. Спустя десять дней Астрид карандашом записала на днище лавки на балконе на Фурусунде, где год за годом вела в высшей степени нетрадиционный дневник:

«Все лето – страшная жара. Безумно сухо. Лето отчаяния, Лассе в глубокой депрессии, болен, без работы. Папа умер 28 июля. Буквально накануне первые люди ступили на Луну. Написала песни к Пеппи. Пишу Карлсона».

Третий том повестей об Эмиле вышел в 1970 году под названием «Жив еще Эмиль из Лённеберги». Как и обещает название, маленький искусник с Катхульта все так же полон жизни и проказлив, но основной прототип Эмиля ушел навсегда и был – как и его правнук Карл-Юхан в 1963-м – отмечен на форзаце словами: «Памяти Самуэля Августа». Как рассказала Астрид на Дне книги в Клагсторпе осенью 1970 года, отец с большим интересом следил за созданием саги об Эмиле и он же был родоначальником проказ нескольких поколений:

«В последние годы папа так вжился в Эмиля, будто считал, что тот действительно существует. Незадолго до папиной смерти я рассказала ему о коммерческой удаче Эмиля на аукционе в Баккегорден, и отец очень радовался – он ведь и сам довольно преуспел в коммерции. Он считал, что Эмилю нужно продолжать в том же духе, и каждый раз при встрече спрашивал, не побывал ли Эмиль на новом аукционе. Еще он хотел, чтобы я написала книгу об Эмиле, когда тот станет председателем сельской управы. Папа многие годы был церковным старостой, веселым, добрым и щедрым, настоящим „välmänske“, другом всему свету».

Отец и дочь, 1969 г. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

«Välmänske», рассказывает Карин Нюман, – это смоландское словечко: так ее мать обозначала человека, который, не выставляя это напоказ, излучал позитивный настрой и умел создавать приятную атмосферу. Такого, что был добр к другим, вмешивался и активно помогал, если нужно. Часто спонтанно и инстинктивно, как Эмиль, перед всем классом поцеловавший учительницу в губы, а потом объяснивший красной и смущенной фрёкен, почему так поступил:

«– Из любезности, – ответил Эмиль, и это стало с тех пор как бы поговоркой в Лённеберге. „Из любезности, как сказал мальчишка с хутора Катхульта, целуя свою учительницу“ – так говорили лённебержцы и, насколько мне известно, и сейчас еще говорят».

Вот таким человеком был Самуэль Август Эриксон, и теперь он ушел навсегда. За одно десятилетие Астрид, Гуннар, Стина и Ингегерд потеряли обоих родителей. Сильные личности, Самуэль и Ханна воспитывали своих четверых детей твердой рукой, но предоставляли им свободу и всегда показывали хороший пример. И не в последнюю очередь – пример счастливой супружеской жизни в эпоху, когда менялось представление о любви и все больше семей прискорбным образом распадалось. Вот что сказала Астрид Линдгрен в интервью «Экспрессу» 6 декабря 1970 года:

«Они так много значили друг для друга, что мы, дети, в каком-то смысле были на заднем плане. Папа безумно любил маму и каждый день напоминал ей, что она уникальна. <…> Я думала, что после маминой смерти он потеряет всякое желание жить. Но он продолжал считать жизнь удивительной, а смерти ждал с надеждой: Ханна пребывала в раю, и там они встретятся. В этом не могло быть никаких сомнений, и обсуждать тут нечего».

Когда весной 1955 года у Ханны случился инсульт и она долго болела, Астрид в письме спросила Луизу Хартунг, не задумывалась ли та о своем отношении к матери. Сама Астрид об этом думала и пришла к четкому выводу: «Я всегда любила папу больше мамы, но восхищалась ею за ясный ум и большие умения». А когда в мае 1961 года Ханна умерла, Астрид повторила в письме к Луизе, что никогда не была «особенно привязана к матери».

Это отношение заметно в изображении родителей в книге «Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта», основанной на юношеской переписке родителей. Книга была впервые опубликована в журнале «Ви» в 1972 году. В описании сдержанной, религиозной Ханны нет ни холодности, ни отстраненности, но в изображении «välmänske» Самуэля Августа столько тепла и симпатии, что родительский портрет становится признанием в любви к отцу и благодарностью за все, чем дочь чувствовала себя ему обязанной:

«Ему было свойственно поразительное доверие к жизни, желание жить и твердая убежденность в существовании жизни после жизни, а потому даже смерть Ханны его не сломила. Он продолжал любить ее, говорить о ней и восхвалять все ее добродетели. И даже в 94 года, когда, радостный и довольный, лежал в кровати в доме престарелых, своем последнем земном пристанище».

Нэсу уже не быть прежним без Ханны и Самуэля Августа, но он наверняка обретет какую-то новую жизнь. Вот так же дом Линдгренов на Далагатан совершенно преобразился в 1950-е, а дача на Фурусунде в 1960-е постоянно менялась в зависимости от того, жила там Астрид одна или с семьей. «Одиночество – очень странный флюид, который заполняет дом своеобразным отдохновением», – констатировала она в письме Луизе в августе 1963-го, удивляясь тому, что одиночество может действовать так освежающе, и одновременно испытывая легкие угрызения совести, оттого что совершенно не скучала ни по детям, ни по внукам, которые недавно вернулись в город. Замуж она больше никогда не выйдет, это было решено. Вот что Астрид писала своей немецкой подруге в июле 1961-го, наслаждаясь летним теплом, собирая лисички и читая биографию Жорж Санд авторства Моруа: