Праведник мира. История о тихом подвиге Второй мировой - Греппи Карло

Лоренцо был вторым ребенком в семье. Его родители, Джузеппе Перроне и Джованна Таллоне, сочетались законным браком в 1901 году[104]. Они зарабатывали на жизнь продажей металлолома и старого тряпья[105], хотя в официальных документах значились как «каменщик» и «разнорабочая»[106].

Оба младших брата Лоренцо стали жестянщиками: и Микеле, будущий отец Беппе, и Секондо, который, несмотря на имя, был не вторым, а четвертым и последним сыном в семье. Еще у Лоренцо было две сестры — Джованна и Катерина[107]. Катерина так и не вышла замуж и осталась жить с Лоренцо и Джованни, бородачом Джуанином[108]. В рыбацком квартале Фоссано их всех звали Taккa — возможно, из-за того, что они были склочниками и скандалистами.

Прозвища, называемые в тех краях stranomi — «странномы», — как и везде, отражают некие особенности, «странности» тех, к кому приклеиваются. Однако история их появления часто забывается, особенно если кличка возникла дома. Семейные предания обычно тщательно скрывают от посторонних, и детали со временем неизбежно стираются. Первым Taккa был, скорее всего, Джузеппе[109], хотя, возможно, история прозвища началась еще раньше[110].

Все мужчины в семействе Перроне-Taккa, в том числе и Микеле-жестянщик[111], el tulè bel-красавчик, скупились на слова. Братья пошли в отца, который, по словам Энджер, был «очень замкнутым и имел склонность к приступам черной меланхолии». Я видел его фотографию на надгробии: нахмуренные брови, неаккуратно подстриженные усы, холодные глаза — лицо, на котором трудно представить улыбку[112].

Джузеппе был «грубым, деспотичным, вспыльчивым, жестоким — особенно когда напивался»[113]. Типичный папаша-хозяин[114]. Увесистые оплеухи сопровождали все детство Лоренцо, Джованни и остальных сыновей. Братья получали их дома от отца, а позже, так сказать, в качестве компенсации, щедро раздавали на улице[115], возле «Пигера» — остерии «Пигриция».

Эта популярная у местных рыбаков и каменщиков забегаловка[116] находилась в двух шагах от дома Лоренцо — на пересечении улиц Дон Боско и Гарибальди[117]. (Остерии давно нет[118].) Сегодня дом, в котором она располагалась, выглядит совсем по-другому: его покрасили в терракотовый цвет, а колонны, рядом с которыми когда-то сиживал Лоренцо вместе с такими же суровыми и задиристыми земляками, обновили.

Новенькая, сверкающая медная табличка Terziere del Borgo Vecchio — Via Del Borgo Vecchio («Терциере дель Борго Веккио — канал Старого Борго») на стене обновленного дома выглядит как декоративный элемент на памятнике архитектуры с рекламной картинки. Время иногда вопит во весь голос, а иногда старается обо всем молчать.

Семья Луизы Меллано, президента ANPI (Национальной ассоциации партизан Италии) и правнучки легендарного партизана Пьеро Коза[119], [120], тогда жила как раз напротив «Пигера». Луиза рассказала, что ее прадедушка проводил за стаканом вина в этой остерии почти все свободное время — вместе с десятками местных рыбаков[121].

Нетрудно представить мужчин, которые целый день гнули спину ради возможности прийти сюда: перевести дух; съесть, наконец, тарелку или две горячей еды; напитать алкоголем печень; щедро сдобрить незатейливую трапезу богохульными стенаниями. Среди посетителей «Пигера» иногда попадались даже священнослужители[122].

Так и вижу крепко сбитые фигуры в традиционных теплых накидках, громко распевающие хором нестареющую I Mônarca («Монарх»), популярную местную песню 1870 года: Sôma busse ’n po’ ’d barbera — “una cioca general” — «Пошли сначала пропустим по стаканчику барберы[123], а потом как следует все вместе надеремся»[124]. Такка, по обыкновению, и в остерии помалкивали. Хотя, возможно, на них так действовало спиртное — я имею в виду Лоренцо и его брата Джованни.

Эти двое, вероятно, основательно закладывали за воротник еще совсем детьми[125], хотя уже в те времена подобное поведение считалось вне закона[126]. Братья были достойными сыновьями своего отца, а их подлинным родителем оказалась нужда. Она была столь же хорошо знакома им с детства, как и изменения цвета вина, по которому они определяли время года.

Лоренцо зарабатывал любыми доступными способами. Мысль о деньгах никогда или почти никогда его не покидала. Он продавал и покупал все, что можно было продать и купить: цену называл шепотом, а сделку завершал крепким рукопожатием — согласно существовавшему в то время правилу. Его точно описал один из персонажей книги Нуто Ревелли «Мир побежденных» (Il mondo dei vinti)[127], [128]: Se truciavu la man, ’l cuntrat era fat — «Руку пожал — что договор подписал».

Еще в детстве и Лоренцо, и его брат бородач Джуанин пошли по стопам отца и начали с feramiù — стали старьевщиками. Они отрывали чугунные основания от водосточных желобов, а затем, высунувшись из окна первого этажа своего дома, пытались втюхать добычу всякому проходящему[129].

Детство Лоренцо было похоже на ранние годы Бартоломео Ванцетти[130], анархиста, казненного в США в 1927 году. Он родился и вырос в 10 километрах от Фоссано дюжиной лет раньше. В 15 лет написал: «Вечером после восемнадцати часов работы… мои ноги так горят, что, кажется, их прижигают углями»[131]. Как и Бартоломео, Лоренцо трудился «в поте лица с юных лет»[132]. А еще ему приходилось проявлять изобретательность. Естественно, нельзя исключать, что фантазия иногда могла и перейти грань.

Лоренцо родился «Пероне» (с одной буквой «р»). Это произошло на улице Оспицио, дом 28, в воскресенье, 11 сентября 1904 года, в 11 часов утра, когда у всех уже начинает сосать под ложечкой. Возможно, еще и поэтому чувство голода заставляло его всегда продвигаться вперед.

Новость о появлении на свет Лоренцо имела значение разве что в свете публикуемой местной прессой статистики: в Фоссано на той неделе родились пять девочек и восемь мальчиков, одним из которых и был наш Лоренцо[133]. В муниципалитете отцом новорожденного Джузеппе указал себя: «27 лет, каменщик». А на следующий день в качестве свидетеля привел своего брата Лоренцо: «23 года, разнорабочий». И оба подписались: «Перроне» — с двумя «р»[134].