Разум в огне. Месяц моего безумия - Кэхалан Сюзанна

Чтобы «заслужить» такой диагноз, пациент должен испытывать два и более симптомов из «позитивного» и «негативного» списков. Позитивные симптомы – это бред, галлюцинации, спутанная речь; негативные – аутизм и общая апатия.

«Кнопка вызова медицинского персонала, палата 1279. Кнопка вызова медицинского персонала, палата 1279», – звучит металлический голос. Из-под натянутых до подбородка одеял выглядывает краешек моей больничной ночнушки. Я лежу, прижав к уху сотовый телефон, и оживленно говорю по нему. Но непонятно, есть ли кто-то на том конце провода. Затем я беру пульт от телевизора и начинаю говорить по нему – теперь уж точно с вымышленным собеседником. Обвиняюще показываю на камеру видеонаблюдения, бурно жестикулирую и в отчаянии хватаюсь за голову.

– О боже, – кричу я и нажимаю кнопку вызова медсестры.

– Что случилось? – раздается в динамике ее голос.

– Ничего, ничего, все в порядке.

– Мэм? Девушка? Я иду, – произносит другая медсестра.

Начинаю бормотать себе под нос. «Не понимаю, что происходит. Выключу-ка я телефон». Бросаю телефон к ногам. Приходит медсестра и приносит таблетки; я залпом глотаю их, словно опрокинув рюмку текилы.

– Это невыносимо. Меня все время показывают в новостях.

Медсестра что-то отвечает, но слишком тихо – на видеозаписи не слышно.

Я начинаю кричать и бить ногами, снова нажимаю кнопку вызова персонала.

– Пожалуйста, прошу вас! Мне страшно! Мне страшно!

«Кнопка вызова медицинского персонала, палата 1279. Кнопка вызова медицинского персонала, палата 1279».

– Пожалуйста, включите телевизор. ПРОШУ, ВКЛЮЧИТЕ ТЕЛЕВИЗОР?

Не обращая внимания на истерику, медсестра устанавливает защитные бортики на кровати и убеждается, что они держатся крепко.

– Вы что, не видите? Меня показывают по телевизору, в новостях, – кричу я. Беру телевизионный пульт и снова начинаю говорить в него. Затем хватаюсь за голову и принимаюсь раскачиваться туда-сюда. – Пожалуйста, пожалуйста! Боже мой, боже мой. Прошу, позовите врача. Позовите врача! Пожалуйста… пожалуйста.

Медсестра уходит. Звук спускаемой воды в туалете. Я лежу, уставившись в потолок, и, кажется, молюсь.

«Мы ведем расследование происшествия, случившегося с Сюзанной Кэхалан, которая в данный момент находится в больнице университета Нью-Йорка», – объявляет дикторша с аккуратной прической. Обо мне передают в последних новостях.

– Меня опять по телевизору показывают! – кричу я.

Никто не отвечает.

«Отец Сюзанны недавно был арестован за убийство жены», – продолжает дикторша, а на экране возникают кадры: мой отец в наручниках идет сквозь толпу папарацци; щелкают вспышки, репортеры с раскрытыми блокнотами готовы броситься на него.

Какая же я дура! Не надо было отвечать на звонки коллег. Я с ними разговаривала, а они тем временем все записывали! Они же знают, что я плакала в редакции. Это тоже пойдет в репортаж. «Репортер “Нью-Йорк пост” рыдает после убийства мачехи».

– Обо мне в новостях передают! – Нажимаю кнопку вызова медперсонала. Надо рассказать им о заговоре! Чтобы никого ко мне не пускали. – Они все захотят взять у меня интервью, – кричу я в телефон. На лбу выступают капли пота. Я вытираю их рукой.

Слышу смех слева – это соседка по палате, латиноамериканка, которая весь день болтает со своими посетителями по-испански – или по-португальски? Теперь она смеется надо мной. А может, смеялась все это время! Слышу, как она набирает номер: ее накладные ногти стучат по клавишам. Начинает говорить по-испански, или уж не знаю, по-каковски, но я почему-то все понимаю.

– Со мной рядом лежит девчонка из «Нью-Йорк пост». Сейчас сниму ее на телефон и пришлю тебе. А ты передай запись в «Пост». Скажи, мол, что это эксклюзивная съемка из больницы. – Она снова смеется. – Девчонка сумасшедшая, я тебе говорю. И материал что надо. Мы кучу денег заработаем на этой съемке. Ха-ха-ха. Обзвони все местные радиостанции. Я им все расскажу. Только главное, чтобы за деньги. Ха-ха-ха!

ПСССССТТ

А это еще что?

ПСССССТТ

Снова этот звук!

ПСССССТТ, эй, ты!

Поворачиваю голову влево. Латиноамериканка на соседней койке закончила отправку смс и отодвинула занавеску, чтобы я видела ее лицо.

– Со здешними медсестрами что-то не так, – тихо говорит она.

– Что? – Я не совсем уверена, правильно ли ее расслышала. А может, она вообще ничего не говорила?

– Тихо, они тебя слышат, – шикает она и показывает на видеокамеры. – Эти медсестры плохие. Я им не верю.

Да, да, латиноамериканка права. Но почему она мне это говорит, ведь она сама агент под прикрытием? Она снова задвигает занавеску, оставив меня в покое.

Я должна выбраться отсюда. Сейчас же. Снова хватаю проводки, прикрепленные к голове, выдергиваю их связками вместе с пучками волос и бросаю на пол. И вот я уже у двери. Я в коридоре! Сердце стучит. Чувствую, как оно подпрыгивает вверх и ударяется о легкие. Охранник меня не видит. Бегу к красным буквам «ВЫХОД». За мной бежит сестра. Думай, думай, думай, Сюзанна! Сворачиваю в коридор и бегу что есть сил… и врезаюсь в другую медсестру.

– Отпустите меня домой! Я хочу уйти!

Она хватает меня за плечо. Ударяю ее ногой и кричу. Кусаю воздух. Я должна выбраться отсюда. Должна уйти. ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! Холодный пол. Женщина в фиолетовой форме хватает меня за ногу, вторая санитарка держит руки.

– Пожалуйста, пожалуйста! – пытаюсь говорить сквозь стиснутые зубы. – Пожалуйста, отпустите меня.

И все погружается во тьму.

Вчера вечером пациентка пришла в состояние крайнего возбуждения. Она сорвала электроды, пробежала мимо поста охраны и стала бегать по коридорам. Это произошло, несмотря на прием сероквеля. Пациентке дали ативан от перевозбуждения и для ее собственной безопасности временно надели грудные смирительные ремни (по указанию дежурного врача). Вечером ей также ввели 25 мг лопрессора от повышенного кровяного давления и тахикардии. Осмотр каждые четыре часа.

19. Здоровяк

После двух попыток сбежать ко мне приставили личного охранника. А теперь, когда я попыталась удрать в третий раз, одна из медсестер в присутствии отца заметила, что, если я буду и дальше пытаться сорвать провода и сбежать, меня не смогут больше держать в отделении. «Если она не прекратит так себя вести, ее переведут туда, где уже не будет таких хороших условий. И ей там не понравится, это я вам гарантирую», – заявила она. Отец ясно уловил угрозу: если я продолжу в том же духе, меня переведут в психиатрическое отделение. Он решил, что будет рядом, что бы ни случилось.

После того как они с мамой развелись, мы редко виделись, и теперь он наверстывал упущенное. Он только что уволился из банка, и у него появилось свободное время и возможность быть со мной весь день. А еще ему хотелось, чтобы персонал больницы видел: за мной есть кому присмотреть. Он знал, что со стороны часто казался грозным: моя няня Сибил звала его «здоровяком», хотя он был среднего роста и сложения. И не преминул бы воспользоваться этой своей способностью внушать страх, если бы мне это понадобилось. Поскольку я все еще думала, что он убил Жизель, и не пускала его в палату, он решил держать вахту в коридоре – сидел там и читал книгу.

Тем временем доктор Руссо изменила основной симптом в своем ежедневном журнале наблюдений с «припадков» на «психоз и возможные припадки», а затем и просто на «психоз». Постприпадочный психоз стал уже менее очевидным диагнозом, поскольку припадков у меня не было с поступления. У пациентов с этим диагнозом проявления психоза, как правило, ослабевают, а не нарастают, если последующих припадков не было. Не подтвердились и исследования на гипертиреоз, который также способен вызывать психоз, но другие тесты провести пока не удавалось. Я все еще была слишком неуправляемой для проведения более инвазивных процедур.