Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе

от общества и осуществляемых в общественных целях. Этим, по заявлению Дюги, кладется конец метафизической и индивидуалистической правовой системе, взамен которой утверждается новый строй правовых отношений – юридическая система реалистического и социального порядка.

Трудно сказать, чего в приведенном суждении больше – социальной демагогии или правового нигилизма. Очевидно, что в какой бы пропорции не устанавливалась их дозировка, она сама по себе с достаточной красноречивостью свидетельствует и о специфике исторического периода, обусловившей появление идеи социальных функций, и о классовой природе практических потребностей, вызвавших эту теорию к жизни. С нею также сопряжено впервые появившееся в буржуазной юриспруденции отрицательное отношение к размежеванию публичного и частного в рамках правовой системы капиталистических государств. Помимо Дюги, выступили многочисленные его единомышленники – Вегер, Зинштеймер и др., рассуждения которых сводились к тому, что раз субъективные права уступают место социальным функциям, разделенность на публичное и частное с такой же неизбежностью должна смениться образованием единого социального права.

Непосредственным средоточием этого новоявленного единства объявляется область правового регулирования буржуазного хозяйствования в том виде, какой оно приобрело в годы Первой мировой войны и послевоенной разрухи. Вызванный войной переход от предпринимательской автономии к прямому государственному вмешательству в хозяйственные дела повлек за собой значительное расширение императивного правового регулирования деятельности капиталистических предприятий, сопровождаемое отказом от неограниченного права частной собственности и существенным сужением начала договорной свободы. Усмотрев в этом осязаемые признаки «социализации» буржуазного права, с наибольшей силой проявившиеся в военном и послевоенном законодательстве Германии, целый ряд видных представителей немецкой цивилистики 20-х годов (Гедеман, Румпф, Нуссбаум, Гольдшмидт и др.) используют их для критики традиционного противопоставления частного публичному, в качестве антипода такому противопоставлению выдвигается с необычной быстротой распространившаяся новая трактовка юристами нормирования буржуазного предпринимательства – теория хозяйственного права. Нельзя сказать, что у глашатаев этой теории наблюдалось полное единство взглядов. Для одних хозяйственное право не более чем критерий оценки целевого назначения некоторых норм, рассредоточенных по различным отраслям законодательства, для других – это определенный методологический прием, позволяющий дополнить анализ действующих юридических норм изучением существующих при их господстве фактов социальной деятельности, для третьих – существенно обеспечиваемое хозяйственным правом многостороннее исследование крупных проблем хозяйственной жизни, неосуществимое в рамках сложившихся традиционных отраслей юридических знаний, и т. п.

Важно, однако, подчеркнуть, что в той же немецкой юриспруденции отстаивалось воззрение, объявившее хозяйственное право специфической ветвью законодательства, особой отраслью буржуазной правовой системы. Это воззрение, отчасти обязанное отдельным высказываниям Гедемана, с предельной последовательностью отстаивалось Гольдшмидтом в его появившейся в 1923 г. книге «Имперское хозяйственное право». Он различал хозяйство частное и общее (общественное). До тех пор, пока свобода усмотрения субъектов частного хозяйства остается ничем не ограниченной, оно продолжает быть прямой противоположностью общественному хозяйству. Поставленное же в урегулированное законом рамки, оно становится переходным этапом к общественному хозяйству и вместе с тем может быть объединено под общим понятием организованного хозяйства. Юридические нормы, установленные для организованного хозяйства, и образуют в своем единстве хозяйственное право.

Как и любая другая отрасль, хозяйственное право состоит из двух подразделений – Общей и Особенной частей. В Общей части определяются границы действия хозяйственного права и его основы. Сюда же входят нормы об учреждениях, ведающих хозяйственной жизнью, включая хозяйственные суды, а также о хозяйственных организациях, хозяйственном договорном и вещном праве. Особенная часть состоит из пяти разделов и решает специальные организационно-хозяйственные вопросы, возникающие в отдельных отраслях промышленности, земельном деле, а также в области торговли, ремесла и транспорта.

Гольдшмидт не отрицает того оправданного с позиций социальных функций факта, что различие между публичным и частным правом все еще сохраняется. Но он подчеркивает, что это различие возможно лишь за пределами хозяйственного права и, таким образом, в новых исторических условиях утрачивает свой глобальный характер. Что же касается самого хозяйственного права, то в нем представлены как частноправовые, так и публично-правовые элементы, и, следовательно, оно покоится не на противопоставлении этих элементов, а на их единстве.

Созданная в Германии теория хозяйственного права получила определенную поддержку в ряде других стран континентальной Европы, не оказав, однако, сколько-нибудь заметного влияния на англо-американскую доктрину и практику. Это и понятно, так как процесс отпочкования торгового, а в учебной и теоретической литературе вообще «делового права» зашел в странах англо-американской правовой системы настолько далеко, что специальное выделение сверх него еще и хозяйственного права едва ли могло добавить что-либо к сложившейся дифференциации юридических норм и соответственно юридической науки.

Но и в континентальной Европе, не исключая Германии, идеи хозяйственного права особой живучести не обнаруживали. Оживляемые на этапах усиленного регламентирования буржуазной экономики, обусловленного Второй мировой войной, послевоенной национализацией отдельных предприятий в некоторых капиталистических странах и другими причинами, эта идея едва ли не полностью выветривается на стадиях нормального экономического развития, не потрясаемого серьезными катаклизмами и не требующего поэтому экстраординарного государственного вмешательства. Как отметили, например, французские юристы Брет де ла Грессей и Лаборд-Лакост, Первая мировая война, кризис 1930 г. и Вторая мировая война вызвали такой экономический беспорядок, что возникла необходимость в экономике, регулируемой государством, и таким образом публичное право обозначить, новой отраслью – хозяйственным законодательством. Но как только окончание Второй мировой войны приблизило перспективы экономической стабилизации, в той же Франции начинают раздаваться критические голоса тех, кто выступал против проникновения публично-правовых институтов в «исконную» частноправовую сферу. Несмотря, следовательно, ни на всепоглощающую направленность по отношению к буржуазным правовым нормам теории социальных функций, ни даже на более скромные устремления теории хозяйственного права, пытающейся исключить размежевание публичного и частного хотя бы из сферы капиталистического хозяйствования, это размежевание не утрачивает реальной значимости вопреки попыткам его упразднения некоторых западных ученых.

Оно продолжало привлекать к себе внимание буржуазной правовой доктрины, обращается ли последняя к общетеоретическим или специальным правовым проблемам. И только различное несоответствие достигнутых результатов затраченным усилиям вызывает иногда сомнения в разрешимости этой проблемы.

В то же время приходится констатировать, что в поисках путей ее разрешения буржуазные юристы не продвинулись ни на шаг от того рубежа, который достигли их исторические предшественники. Своеобразие новейшей буржуазной литературы заключается разве лишь в том, что в рассматриваемой области она всячески избегает теории интереса в противопоставлении частного публичному, уклоняясь от слишком опасного противопоставления личного коллективному. Если эта теория иногда и появляется, то в виде сравнительно редкого исключения и с весьма преобразованным содержанием, как, например, в уже упоминавшейся работе Брет де ла Грессей и Лаборд-Лакоста, где говорится, что публичное право имеет своим предметом организацию публичных учреждений и их отношений с отдельными лицами, а частное право регулирует отношения между отдельными лицами в связи с их персональными интересами. Благодаря использованию критерия интереса только в определенных частях права и полному умолчанию о нем в определении права публичного авторы смогли, оставаясь верными теории интереса, избавиться от характерных для нее, но давно уже ставших одиозными, резко противопоставленных интересов.

Но даже и в таком предельно усеченном варианте названная теория не возродила былой своей популярности. Не интерес или какой-либо иной предметный признак, а почти исключительно критерий метода регулирования – вот чем преимущественно довольствуется юриспруденция современного капитализма в тщетном стремлении выявить различия между публичным и частным правом. Так, в книге, изданной в 1960 г., западногерманский юрист Белау усматривает специфику частного права исключительно во взаимной неподчиненности его субъектов, в отличие от субъектной субординации, свойственной публичному праву. Нередко же в установлении границ, отделяющих частное право от публичного, современная буржуазная правовая теория обходится даже без указания на особенности метода правового регулирования, сводя всю проблему к субъектному составу соответствующих отношений. Например, французский юрист Вуарен ограничивается ссылкой на частное право как регулятор отношений индивидов между собой и публичное право как регулятор отношений индивида с государством. О каком-либо познавательном или прикладном значении подобных дефиниций говорить, конечно, не приходится. Ничтожна и их противоборствующая роль по отношению к взглядам, вовсе отрицающим дуализм буржуазного права, либо объявляющим его не только не выясненным, но и необоснованным.

В начале XX в. зарождается, а в 30-х годах становится особенно модной нормативная теория права, принадлежащая немецкому юристу Гансу Кельзену и поддержанная его сторонниками. Центральное место среди его довоенных работ принадлежит книге «Чистое учение о праве» (1934), а из работ, появившихся после переезда в США, должна быть названа «Общая теория