Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

странах – членах Содружества наций и в меньшей степени (очевидно, из осторожности) в США; а также путем выработки делегацией в ходе самой конференции «огромного числа поправок, часть из которых не имели ни малейшего сходства со статьями в оригинальном тексте»[110]. Некоторые действия британцев позволили им достичь того, к чему они стремились, но это стоило им популярности и влияния, что привело естественных союзников Великобритании к выводу, что ее было бы лучше избегать, не в последнюю очередь из-за того, что в результате ее действий определенные рычаги влияния попали в руки государств, потенциально не столь дружественных.

Делегации сильно различались по численности, опыту и таланту. Во главе по крайней мере самых крупных делегаций стояли профессиональные дипломаты, специально для этого включенные в их состав. Владение предметом, которого такие люди быстро достигали, было впечатляющим. Делегации крупных держав обычно полностью или частично состояли из тех же экспертов и должностных лиц, которые вместе работали над проектами текстов на Конференции правительственных экспертов или в Стокгольме. Они с большой вероятностью уже хорошо знали тексты, были способны понять, о чем вообще идет речь и быстро определить незнание материала или незнакомство с ним у членов делегаций, которые были хуже подготовлены, по мнению других, из-за отсутствия опыта, изолированности, незначительности, неразумия, невнимания или (как иногда утверждалось) безответственности[111].

Делегаты государств, которые воспринимали процесс очень серьезно, не могли не ощущать раздражение, когда менее серьезно настроенные делегаты подолгу разглагольствовали, вносили непрактичные предложения и пропускали совещания комитетов (что случалось все чаще, по мере того как конференция продолжалась), но при этом принимали равное со всеми участие, когда дело доходило до голосования, которое в конечном счете решало все. Между размером государства и численностью делегации, с одной стороны, и качеством вклада в работу конференции – с другой, не было никакой корреляции. Например, делегация Монако, состоявшая из трех человек, как уже было сказано, вносила весомый вклад, а единственный делегат от Бирмы, генерал Оун, который приехал в Женеву, будучи военным атташе в Лондоне, один стоил многих. Дания – маленькое государство по мировым масштабам, но ее делегация из семи человек была многочисленнее, чем делегация Китая или Индии, ее члены знали, о чем они говорят, а личность ее лидера придавала ей такую ударную силу, о которой едва ли можно было подозревать[112].

Первое, что сделала советская делегация на первом деловом совещании, – предложила дополнить повестку следующего дня пунктом: «приглашение Белоруссии и Украины на Конференцию». Никто не возражал ни в первом, ни во втором случае, численность собственной делегации СССР на конференции была доведена до нормы, которая у него была с самого начала работы в ООН. Ни одна делегация не вмешивалась в обсуждение более часто и более целенаправленно, как советская. Трудно сказать, была ли она так хорошо подготовлена, как могла бы быть (в соответствии с теми стандартами, которые «западные» державы установили сами для себя). Характерно, что СССР не принимал участия в подготовительных работах предыдущих трех лет. Теперь же он вдруг полностью погрузился в работу на заключительном этапе, поддерживая стокгольмские тексты с энтузиазмом, который только вызывал подозрения. У сэра Роберта Крейги сложилось впечатление, что русские были хорошо подготовлены технически и искусны тактически. У высокопоставленного члена его команды Артура Стратта из Министерства внутренних дел было другое мнение. Он заявил, что главный юрист русской делегации Морозов фактически признался, что до конференции не читал проект Конвенции о защите гражданского населения[113].

Энтузиазм, продемонстрированный Советским Союзом и его сателлитами по поводу стокгольмских текстов, вызвал удивление и подозрения и по другим основаниям, не связанным с неучастием русских в их подготовке. Тот факт, что СССР, столь опытный и мощный в военном отношении, столь «реалистичный» и безжалостный в политическом, поддержал проекты текстов, которые все остальные крупные военные державы считали чрезмерно растянутыми из-за человеколюбивого энтузиазма до неприемлемо «идеалистических» размеров, показался странным, во всяком случае делегациям Великобритании, стран Содружества наций и США. Исследованию причин восторженного отношения к ним со стороны Советского Союза и восточноевропейских стран как составной части образа действий этих государств в Женеве должен предшествовать анализ общего «гуманистического» духа, который пропитывал конференцию и придавал ей характерный оттенок. То, как делегаты его ощущали и реагировали на него, объясняет многое в их поведении на конференции, не говоря уж о том, что благодаря ему к вековой истории дискуссии была добавлена еще одна страница.

Удержать поведение на войне в определенных человеческих рамках – такова была цель каждой из сторон, и такова же была цель всех усилий, сделанных за предшествующие восемьдесят лет. Проблема, стоявшая перед ними в тот момент, представляла собой mutatis mutandis[114] всю ту же классическую проблему, что и всегда: каким ограничениям в том, что касается природы и методов применения оружия, должно быть подчинено ведение войны в ее нынешней фазе? Только что закончившаяся война выявила настолько разрушительные изменения как в природе, так и в методах применения, что мыслящие и тонко чувствующие люди, вероятно, повсеместно стали разделять всеобщую озабоченность тем, чтобы подчинить их правовому контролю. Какими были бы взгляды немецкой и японской делегаций, если бы они смогли участвовать в обсуждении, мы можем только гадать, но на основании тех жалоб, которые время от времени доносились из Берлина и Токио во время войны, можно достаточно обоснованно заключить, что даже тогда идея ограничения военных действий уже достаточно оформилась для того, чтобы немецкие и японские голоса могли присоединиться к общему послевоенному хору. Они не добавили бы в него никаких фальшивых нот и неверных ритмов помимо тех, которые в нем уже присутствовали.

Гораздо легче определить, на чем следует закончить обзор этого гуманитарного спектра, чем то, с чего его следует начать. Оканчивается он там, где начинает проявляться неспособность некоторых самых мощных государств-победителей честно придерживаться определенных ограничений, обладающих, как признавали даже выразители мнений военных кругов, большой гуманитарной привлекательностью. Начать же вполне можно было бы с разнообразных смелых идей, получивших хождение в движении Красного Креста, как только закончилась война, и нашедших свое формальное выражение в отчетах и резолюциях его международных форумов[115]. Предварительная конференция национальных обществ Красного Креста, проходившая в Женеве с 26 июля по 3 августа 1946 г., выразила надежду на то, что даже национальные общества воюющих между собой государств будут в военное время держаться вместе. Что касается МГП, то, помимо требований максимального расширения защиты гражданского населения, страдающего под вражеской оккупацией, и лиц, оказавшихся на вражеской территории, возобновились довоенные требования запрета воздушных бомбардировок гражданского