Коллектив авторов - По следам преступлений. Сборник

Более того, являясь уроженцем города Орехово-Зуева, Елагин в протоколе задержания, в анкете арестованного и в своих неоднократных показаниях указал, что родился в деревне Марычино, Покровского района, Владимирской области. Наконец, скрыл проживание в Орехово-Зуеве брата и сестры, ложно заявив, что братьев и сестер у него вообще нет.

Факт сокрытия от следствия своего пребывания когда-либо в Орехово-Зуеве в совокупности с перечисленными выше обстоятельствами, которые были установлены при изучении и анализе материалов дела, являлся серьезной косвенной уликой его причастности к убийству Кулакова в Орехово-Зуевском городском парке.

Следствие подходило к концу.

— Случайно ли вы забыли назвать своих близких родственников? — спросил я.

— У меня их нет, — ответил Елагин.

— А сестру Валю и брата Виктора почему не упомянули?

— Ничего общего у меня с ними не было и нет!

— Случайно ли вы скрыли от органов милиции, незадолго до вашего задержания, что находились в Орехово-Зуеве?

— Меня об этом не спрашивали.

— А почему вы неправильно указали место своего рождения?

Словно молнии блеснули в глазах, но, не теряя самообладания, Елагин ответил:

— Так мне захотелось.

В бессвязных ответах сквозила беспомощность.

Когда я познакомил его с заключением судебно-медицинского эксперта о механизме образования ножевых повреждений на теле Кулакова, которое подтверждало мое предположение о том, что обнаруженным в поезде кинжалом Елагин мог совершить убийство Кулакова, от его внешнего спокойствия не осталось и следа. Беспокойно забегали глаза, преступник растерялся. Круг доказательств против убийцы замкнулся. Но он продолжал запираться.

При очередном вызове я решил повлиять на него психологически: объявил ему, что следствие окончено и мне необходимо согласовать с ним порядок работы по ознакомлению с материалами дела.

Твердость и ясность позиций следствия окончательно убедили его в том, что мы можем обойтись без него.

Снова беспокойно забегали глаза и видно было, как, размышляя, он внутренне весь напряжен. Бесспорно, он не предполагал, что, несмотря на убедительные доказательства, собранные следствием, мне необходимо еще его признание. Разрядка наступила скоро.

— Дайте мне возможность поесть, и после продолжим наш разговор, — заявил Елагин, хотя до обеда оставалось еще много времени — целый час.

После обеда допрос был возобновлен. Елагин попросил бумагу и собственноручно писал пять часов. Он изложил подробно свою биографию, рассказал, как стал делать «первые шаги» в преступном мире. Наконец, детально описал, как он в состоянии сильного возбуждения так нелепо убил Кулакова.

Закончил Елагин такими словами: «Когда он попытался усадить меня рядом с собой на скамейку, я грубо его оттолкнул и сказал, что если еще раз он Дотронется до меня, то «схлопочет», то есть дал понять, что применю к нему физическую силу. Он не отставал от меня, и тогда я выхватил нож, который был при мне, и стал наносить ему удары ножом в область груди. Сколько нанес ему ударов ножом, я уже не помню, да и тогда не считал, так как находился в сильном возбуждении. Все это произошло очень быстро, и никто не думал, что будет такая развязка. Подбежал ко мне Глотов и крикнул: «Что ты делаешь?!» Вероятно, он хотел предотвратить случившееся, но было уже поздно. Я ответил Глотову, что «не твое дело». В этот момент раздался выстрел, откуда он был произведен, я не знал, но почувствовал, что это относится ко мне и надо бежать. Я и находившиеся недалеко от меня ребята бросились бежать к запасному выходу из парка на железную дорогу…»

Одновременно следствием было установлено, что Нерезков, случайно оказавшийся поблизости от места происшествия, не давая себе отчета, также бросился бежать к запасному выходу из парка, когда услышал выстрел милиционера, а следствие и суд расценили это как одну из улик его причастности к убийству.

Нерезков и Елагин оказались одинакового роста и телосложения, оба в тот злосчастный вечер были в белых рубашках.

Так, в конце концов дело очистилось от наростов, от удивительных совпадений.

В суде Елагин подтвердил свои показания о совершенном преступлении. Его осудили к длительному сроку тюремного заключения.

Э. А. МИРОНОВА

„КАКИМ БЫТЬ"

«НЕ НАДО ОВАЦИЙ! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы» — так кончается роман И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок». Герой этого романа — Остап Бендер канул в небытие.

Что стало с ним? Сделался ли он управдомом и начал честно трудиться или погиб в результате одной из своих авантюр? Шли годы. Все реже и реже появлялись у нас комбинаторы, подобные Бендеру, — не просто им жить в Советской стране. Понимал это и внук одесского судовладельца, лишившегося в рево-люцию своих капиталов, Рафаил Ефимович Мильман, он же Роман Ефимович Романовский, Рафа Миль, Матвей Матвеев.

В одной из его записных книжек читаем: «Самое главное в жизни делать деньги. Деньги можно делать многими способами, но почти все способы, предложенные Остапом Бендером, устарели и в условиях построенного социализма не могут иметь шансов на успех. Надо бы найти нечто такое, что шло бы в ногу с социализмом».

И Мильман, воспользовавшись любовью советского народа к литературе, нашел это «нечто»: он объявил себя «литератором», а свои будущие труды—«не имеющими прецедентов в истории мировой литературы и предназначенными на века». И действительно, автору удалось предугадать будущее своих творений: писанина Мильмана приобщена к уголовному делу по обвинению его в тяжких преступлениях, и, следовательно, ей суждено храниться в судебных архивах много лет.

Где был наш «литератор»? Что делал он долгие годы? Какие произведения создал? Всеми этими вопросами и заинтересовалось следствие в связи с заявлением гражданина Петрова о присвоении писателем Мильманом-Романовским 3 тысяч рублей (в новом масштабе цен), одолженных у него якобы на покупку автомашины. Место жительства и место работы Мильмана-Романовского Петров не знал, но сообщил, что некоторое время вместе с Мильманом в гостинице проживал автор печатавшейся в журнале «Огонек» детективной повести и что именно близость Мильмана с писателем Курковым убедила его — Петрова — в порядочности Мильмана.

С допроса этого свидетеля и началось следствие, поскольку он был единственным лицом, известным в тот момент из числа знакомых Мильмана.

Гражданин Курков выглядел жалким и растерянным, когда, хватаясь за голову и краснея, дрожащим от слез голосом излагал историю своего знакомства с Мильманом: московский литератор Сидоров прислал к нему Мильмана с рекомендательным письмом, советуя воспользоваться услугами такого «умного, обаятельного и к тому же имеющего большие связи человека».

Вот и решил начинающий писатель с «помощью» Мильмана приступить к созданию своих произведений— уж слишком заманчивыми казались перспективы. Еще бы, ведь Мильман «гарантировал» ему миллионные тиражи его романов, заверяя, что «слух о нем пройдет по всей Руси великой».

В счет «будущих гонораров» ловкий мошенник вручил автору детективных романов «аванс» — 2 тысячи рублей (конечно, как в дальнейшем установило следствие, из краденых денег). «Щедрость» Мильмана явилась отмычкой к сердцу Куркова, и он поспешил выдать Мильману доверенность на право совершения от его имени любых сделок, вплоть до заключения договоров, получения причитавшихся сумм и так далее.

Чтобы еще более поразить воображение попавшегося на удочку простачка, Мильман пригласил Куркова в южный городок, где он в тот период имел постоянную «резиденцию», занимая половину Дома приезжих, бесплатно предоставленную ему в полное распоряжение радушным руководителем одного из предприятий, с которым ему удалось установить близкие приятельские отношения. Такая обстановка, окружавшая Мильмана, окончательно убедила Куркова во «всемогуществе» Романа Ефимовича. В распоряжении Мильмана имелась легковая автомашина, холодильник, вентилятор, несколько телефонных аппаратов, магнитофон и тому подобные современные удобства. Две уборщицы Дома приезжих обслуживали только Романа Ефимовича (отглаживали ему по нескольку раз в день рубашки, стирали носовые платки, обтачивали карандаши и т. д.).

Очень образно рассказала о «деятельности» Мильмана-Романовского уборщица Дома приезжих Матвеенко:

«Проживание писателя Римановского — это большое беспокойство для всего нашего коллектива. Обслуживать его было куда тяжелее, чем весь Дом приезжих, заполненный обычными жильцами. Вход на его половину дома разрешался только по вызову, звонки с его половины раздавались беспрестанно: то он вызывал, чтобы найти карандаш, то ключ или какую-нибудь бумажку. И так беспрерывно приходилось к нему бегать из-за всяких пустяков.