Коллектив авторов - Глобализация и девиантность

Понятием глобализации навязывается представление о взаимосвязанности двух процессов. С одной стороны, это очевидный прогресс в развитии науки и техники, производительности труда, межнациональной и планетарной коммуникации. С другой стороны, это не столь доступное для непосредственного наблюдения установление ультралиберального режима экономического и политико-идеологического господства, исключения и подавления[72]. Глобализация – понятие, ничего не выражающее как раз в смысловой плоскости второго аспекта, т. е. слепое в отношении анализа отношений господства, исключения и подавления. В силу этого, покрытие им данного аспекта позволяет решить ряд идеологических задач. Первая из них – затруднить вычленение из многообразных взаимосвя зей, процессов и отношений технического, информационного, экономического, культурного и прочего характера именно тех, которые должны стать мишенью критического анализа и внесения практических коррективов, диктуемых интересами большинства, подвергаемого подавлению и исключению. Вторая – затруднить восприятие этих отношений в качестве таковых, т. е. навести тень на плетень и воспрепятствовать тому, чтобы вещи были названы своими именами. Третья – исходя из представлений о каузальных взаимосвязях между техническим прогрессом и установлением ультралиберального режима представить тех, кто выступает против последнего, как ретроградов и луддитов, отрицающих объективные закономерности развития, самоочевидные факты и отвергающих достижения научно-технического прогресса[73]. Научная позиция по отношению к понятию глобализации предполагает его разложение и рекомбинацию, основные процедуры научного процесса согласно Луманну[74]. А также превращение в предмет идеологиокритики (Ideologiekritik: нем.).

Подводя итог вышесказанному, следует признать правомерность существования и взаимной критики различных, очень часто взаимоисключающих, подходов к определению понятия глобализации. Любой из подходов далёк от того, чтобы охватить в целом то, что можно понимать как объективную действительность. Каждый из них выделяет те или иные её аспекты на основе априорных научных, идеологических либо иных предпочтений и объявляет именно выделенные аспекты наиболее интересными с теоретической и наиболее значимыми с практической точки зрения. Хотелось бы ещё раз подчеркнуть импликации подхода, декларирующего необратимость и объективность процесса глобализации. Соответственно представленной здесь позиции, за данной декларацией объективности скрывается лишь субъективный (а, следовательно, и «обратимый», т. е. доступный для реконструкции и деконструкции) выбор. Он основан на предпочтении анализа тех аспектов действительности, которые позволяют представить процесс как протекающий вне зависимости от наших и не наших желаний и нежеланий, интересов, надежд, чаяний и опасений. Данная позиция предполагает лишь внесение частных поправок в текущее развитие, не допуская и мысли об обращении вспять ряда составляющих его процессов. И вроде бы опыт социального экспериментирования в истёкшем столетии даёт достаточно оснований для такой осторожности. Следует, однако, помнить, что подобного рода осторожность в совокупности со всеми её явными и неявными идеологическими обоснованиями воспрепятствовала своевременному реформированию социалистической системы. Представления о невозможности обращения вспять ряда протекавших в её рамках процессов обернулись в конечном итоге социально-катастрофическими формами такого обращения. Вполне возможно, что более дифференцированный подход к развитию плановой экономики и обобществления средств производства, выделение в этом развитии аспектов, доступных для обращения вспять и подлежащих таковому был чреват менее катастрофическими последствиями. История не знает сослагательного наклонения, и это предположение звучит как гадание на кофейной гуще. Однако оно побуждает к постановке некоторых вопросов сторонникам необратимости и объективности. Если текущий вектор развития невозможно изменить, какая из следующих альтернатив представляется предпочтительнее? Дальнейшее усугубление неравенства, относительной депривации и исключения с нарастанием всех сопровождающих явлений: международного терроризма, асимметричных войн, организованной преступности, карательного популизма, режима тотального контроля, столь же неэффективного в плане противодействия преступности, сколь губительного для демократических прав, свобод и основ правовой государственности? Или повышение параметров материального потребления в странах, определяемых как бедные, отсталые или развивающиеся (в определённых кругах выражаются более прямо: неполноценные), примерно до уровня «развитых» стран? И следующее за этим моментальное исчерпание целого ряда природных ресурсов, в первую очередь углеводородов? А также коллапс глобальной экосистемы, поскольку в обозримом будущем не предвидится технологических возможностей такого выравнивания уровня материального потребления в глобальном масштабе без возрастания выбросов CO2, для переработки которых требуется ёмкость примерно шести земных атмосфер[75]? Или же всё-таки крамольная альтернатива обращения вспять некоторых процессов, предусматривающая выравнивание уровня материального потребления путём повышения его в некоторых сферах географического и социального пространства, одновременно с ограничением в иных сферах?

Вышеизложенные критические соображения в отношении концепции глобализации не исключают целесообразности рассмотрения эмпирических процессов и явлений, которые соотносятся с этой концепцией. А Васька слушает, да ест…

Перейдем к рассмотрению этих процессов.

Глава 3

Преступность

Преступность – сложный социальный феномен, развивающийся по своим законам[76]. Зависимость преступности от экономических, социальных, политических, демографических, культурологических процессов и их глобализация неизбежно сказываются на глобализации преступности. Это проявляется, прежде всего, в наличии некоторых общемировых закономерностей. Основными из них до середины и конца 90-х годов минувшего столетия были[77]:

• абсолютный и относительный рост зарегистрированной преступности в мире (общемировой уровень преступности в расчете на 100 000 человек населения вырос с 1600 в 1975 г. до 7000 к 1995 г.);

• существенно более высокий уровень зарегистрированной преступности в развитых странах, чем в развивающихся (в 1975 г. соответственно 4200 и 800, в 1995 г. – свыше 8000 и свыше 1500);

• «гуманизация» преступности в развитых странах – рост удельного веса имущественных преступлений при сокращении удельного веса насильственной преступности (в развивающихся странах и в странах бывшего СССР эта тенденция либо не наблюдается, либо менее ярко выражена; в России удельный вес преступлений против личности составил в 1988 г. 6,0 % общей преступности, в 2003 г. – 5,2 %, а преступлений против собственности соответственно 51,5 % и 59,7 %[78]);

• отставание социального контроля над преступностью от ее развития.

Конечно, общие тенденции проявляются неодинаково в разных странах и регионах, возможны те или иные «отклонения». Кроме того, речь идет о тенденциях зарегистрированной преступности, что не соответствует реальной ситуации (латентная, т. е. неучтенная, незарегистрированная преступность всегда значительно превосходит зарегистрированную ее часть[79]).

Однако с конца 90-х гг. минувшего столетия наметилась тенденция замедления темпов роста, а то и относительного сокращения уровня преступности в целом и отдельных ее видов во многих регионах[80].

Так, в странах Европы в 2000–2001 гг. снижался уровень общей преступности в Австрии (–7 %), Болгарии (–3 %), Дании (–6 %), Италии (–2 %), Литве (–4 %), Румынии (–4 %), Финляндии (–6 %), Чехии (–8 %), Швеции (–2 %). «Реперными» точками могут служить 1980, 1993, 2000 гг. Так, например, в эти годы уровень преступности составлял: в Дании – 8282, 12 084, 9451; в Германии – 4873, 8337, 7621; в Канаде – 8804, 11 447, 8041. Эта тенденция характерна для большинства развитых стран Европы и Северной Америки.

Вместе с тем в ряде европейских государств уровень общей преступности продолжал расти (Испания, Норвегия, Португалия и др.). В некоторых странах при общем росте преступности резко сократились темпы роста (Польша, Япония).

В целом уровень общей преступности (на 100 тыс. населения) во всем мире повысился с 2500 в 1980 г. до 3100 в 2000 г.; в Северной Америке снизился с 8900 в 1991 г. до 6000 в 2000 г.; в странах Европейского союза этот показатель возрастал с 5000 в 1980 г. до 6200 в 1994 г. с последующей стабилизацией, сокращением до 6000 в 1998 г. и вновь небольшим повышением до 6200 к 2000 г.; в странах Латинской Америки и Карибского бассейна уровень преступности волнообразно колебался: 2200 в 1980 г., 2000 в 1984 г., немногим более 3000 в 1989, 1993–1994 гг., снижение до 2800 в 1997 г., возрастание до 3500 в 1998–1999 гг. с небольшим снижением в 2000 г.