Агония и возрождение романтизма - Михаил Яковлевич Вайскопф

говоря, богатый и мечтательный герой со своей верной командой путешествует, в сущности, бесцельно, хотя при случае охотно перевозит экзотические грузы, включая пряности и «ценные породы деревьев: черное, сандал, пальму. Все это отвечало аристократизму его воображения».

По отношению к Вагнеру налицо полная реориентация романтических образов, отдающая полемикой с его типажами. Подобно Голландцу, Грэй – морской скиталец, только положительного свойства: это мечтатель. Как и судно Голландца, его корабль гружен ценным добром – но в данном случае это метафора его духовного богатства. И наконец, главное – нарратив о встрече героя с экзальтированной девушкой, доверчиво ожидающей на берегу, возвращен к его романтическим истокам.

Сойдя на землю близ деревни, Грэй бесцельно, казалось бы, блуждает по лесу – и по-романтически «случайно» находит спящую Ассоль. Надев ей на мизинец дорогое старинное кольцо – метку предстоящей встречи, – он, не разбудив девушки, уходит в Каперну, где в местном трактире вытягивает из хозяина историю про «Корабельную Ассоль», как в деревне прозвали «полоумную» фантазерку. Происходит это через семь лет после эпизода с Энглем: напомним о семилетних сроках у Вагнера. Завороженный девушкой и вдохновленный предсказанием, Грэй сразу же решает воплотить его в явь. Отдалившись от Каперны, он тайно убирает прежние паруса на своем «Секрете» и заменяет их алыми.

Наконец обновленный корабль, под звуки заранее нанятого им оркестра, приблизился к берегу, навстречу бегущей в воде девушке. «От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, которого она, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства». Запыхавшись, она сказала: «– Совершенно такой. – И ты тоже, дитя мое! – вынимая из воды мокрую драгоценность, – сказал Грэй. – Вот, я пришел. Узнала ли ты меня?“»

Обозначение «драгоценность» отсылает, похоже, к библейской реминисценции, обыгранной в либретто: «высшее сокровище – верная жена»; а предписанное каноном взаимоузнавание аранжировано музыкой. Сокровища Голландца трансформировались здесь в роскошное убранство корабля, изображенного плавучим эдемом: палуба «была как небесный сад»; а когда Ассоль вошла в приготовленную для нее каюту, сверху «вновь кинулась огромная музыка» – как гриновский ответ на оглушительную оперу (и триумфальное завершение романтического «отдаленного зова», ранее тоже доносившегося к Ассоль). Завистливая Каперна, обиталище злобных и туповатых маловеров, посрамлена.

Не забыта Грином и вагнеровская фигура Охотника, только обретающая тут совсем другую, но также важную функцию. Если предсказание об Алых Парусах девочке сделал лишь похожий на охотника Энгль, то уже настоящий – но «неизвестный» – охотник в утренний час с изумлением успел заметить заветный корабль и услышал доносящийся оттуда «внезапный звук» – пение кларнета. Роль благого вестника и свидетеля тут дана как бы в усеченном варианте.

Сказка создана была Грином в отвратительное время, омраченное голодом, нищетой и невыносимым гнетом. Для подданных большевизма она была такой же отрадой и выполняла ту же целительную роль, что и оперная музыка.

Автор умер в 1932 году в Крыму от голода. Через несколько десятилетий, после антисталинского XX съезда КПСС (1956), власти решили впрыснуть новую кровь в жилы дряхлеющего режима, – и стали, посредством комсомола, спешно изобретать «романтику революции», приспособив к ней «Алые паруса». В «Комсомольской правде» даже появилась рубрика под тем же названием, и до самого конца коммунистического правления гриновскую феерию представляли неким возвышенным иносказанием о большевистской мечте. По сути дела, алым парусам возвращали изначальный – кроваво-красный цвет. Их почитание среди молодежи успешно поддерживается и сегодня, безотносительно к смене идеологических приоритетов. Но это полукомическое послесловие к теме уже полностью выходит за ее круг.

Пути избавителя

Конспирология в «Крысолове» Александра Грина

«Крысолов» (1924), который часто называют лучшим из гриновских рассказов, представляет собой, бесспорно, и один из наиболее выразительных образчиков советской готической литературы[437]. Напомним основной сюжетный контур этого произведения, опустив его сложную психологическую составляющую[438]. Действие происходит весной 1920 года в голодном и нищем советском Петрограде. На рынке герой знакомится с милой, скромной девушкой, наделенной «серо-синими глазами». Оба они продают книги (девушке приходится брать их тайком из отцовской библиотеки). Герой записывает ее телефон, но теряет номер. В ту же ночь он заболевает тифом, а когда через три месяца покидает больницу, то узнает, что остался без крова. Он еще не оправился от болезни, его угнетают бесприютность, голод и изводит бессонница, чреватая мучительными видениями. По счастью, сердобольный знакомый, бывший лавочник, служащий теперь «по казенным делам», открывает ему вход в заброшенное здание Центрального банка, которое своими чудовищными размерами напоминает герою Ватикан. В мертвой тишине он скитается среди бумажного хаоса по «лабиринту» безлюдных помещений, пробуждающих гнетущие ассоциации. «Всего отчетливее и мрачнее» ему кажется, будто он «бродит в минувших столетиях, обернувшихся нынешним днем». Затем «извилистый» коридор, «запутанный переход» и «боковая дверь» (фамильные черты готического антуража) приводят его к месту, откуда виден огромный и совершенно пустой центральный зал, пыльная глубина которого мерцает фантомами разрушенной жизни. Это грандиозное запустение наводит его на смутную мысль о «веянии неслыханной дерзости» или о катастрофе – на «мысль, напоминающую девиз: „Сделано – и молчит“». (Так читателя исподволь подталкивают к вопросу – кем «сделано» и кто это «молчит»?)

Наконец пришелец подыскивает для ночлега какой-то кабинет с высоким ореховым шкафом, из которого соскакивает на пол несколько крыс, юркнувших «подобно большим и радостным ящерицам», – «извилистые мрачные тельца». Оказывается, шкаф заставлен всевозможными яствами, там же хранятся столовые приборы; но на сырах – следы крысиных зубов. Насытившись, он задумывается – кто, собственно, владеет этим бесценным кладом? Не вернется ли сюда его мстительный хозяин?

По-видимому, здесь собирается общество, преследующее гульливые или конспиративные цели, в расчете изоляции и секрета, может быть, могущественная организация с ведома и при участии домовых комитетов.

В общем, незваный гость вступает в царство волшебных «невероятий». Внезапно ему чудом удается восстановить утраченный номер той девушки, с которой он встретился на рынке, дозвониться до нее по заведомо бездействующему телефону и разузнать ее адрес.

К ночи эйфория вытесняется тревогой и страхом: «Призраки вошли в тьму». Сперва он слышит, как к нему приближается кто-то невидимый и легкий; а затем с «тихим, задорным смехом» его настойчиво зазывает куда-то в сумрачные недра здания женский голос, «красивый и нежный». В одном из зеркал ему на мгновенье почудилось,

что тени зеркальной глубины полны согнутых, крадущихся одна за другой женщин в мантильях или покрывалах <…> и только их черные глаза с улыбкой меж сдвинутых лукаво бровей светились и мелькали неуловимо.

Голос в темноте звучит «все задушевнее и тревожнее», «вкрадчиво и мягко» – и, доверчиво следуя за ним, герой просто по счастливой случайности не срывается в уготованную ему бездну (пролет, пробитый между этажами). Теперь до него доносится, удаляясь, уже не «задорный», а иной – жестокий и