Реализм и номинализм в русской философии языка - Владимир Викторович Колесов

значений. Идея-значение противопоставлена ее на-значению в речи. «Вещное» значение есть «вещь», реальное значение есть идея-понятие. Три вида значений предполагает и не-реалист Абеляр (261): интеллектуальное, связанное с «построением понятий»; воображаемое, связанное с представлением вещи в душе (здесь возникают, естественно, переносные значения слова); и реальное, т.е. истинное, в процессе которого мы создаем образы как знаки, обозначающие не просто образы-представления, но через них и самые вещи. Знакомый с предшествующим нашим изложением тотчас поймет, о чем говорит Абеляр, поскольку воображаемое значение представляет здесь образ, реальное – символ, а интеллектуальное – понятие.

Понятие – образ – символ (и реальное значение предполагается лишь в последнем) – таковы эти «значения», которые на самом деле являются содержательными формами словесного знака, хотя даны в искаженной перспективе их последовательности. Как концептуалист Абеляр и должен поставить интеллектуальное понятие на первое место, и в таком случае позиция слова (реальное) оказывается на последнем месте. Много позже Кант вообще забывает о символе, в результате чего и приходит к дальнейшему искажению семантической перспективы в выражении концептума.

Спор между крайним реалистом Ансельмом (1033 – 1109) и умеренным номиналистом Абеляром (1079 – 1142) – в несовпадении числа и типов «значений»: функциональность двух у Ансельма и содержательность трех у Абеляра. Для Абеляра язык точно так же имеет две грани: одна обращена к вещам (это собственно речь), а другая направлена к мысли (являющей собою манифестацию языка). Только используя современные термины, оказывается возможным уяснить противоречия, в которых – чисто терминологически – путались средневековые мыслители. И с их стороны это есть опять-таки проявление различных точек зрения на один и тот же объект, так что и непримиримость их позиций предстает как навязанная идеологией подробность схоластического быта. Все – и реалисты, и номиналисты, и концептуалисты – исходили из общей идеи предвечности Божией, и тут лежит корень любого, возможного в средневековье, научного синтеза. Например, с точки зрения Фомы Аквината (1225 – 1274),

«общее в вещах представляет собою объект научного познания как результат мыслительного акта, но это общее есть не что иное, как божественная идея, лежащая в основе действительного существования конкретных вещей» (Реферовская 1985: 272).

Специальное изучение «концептуализма» Абеляра, например, показало, что средневековье представляет своего рода «обратную перспективу» в самих типах интеллектуального познания (Неретина 1994: 142). Современные концепты в принципе множественны (варианты в речи) при общем для них слове (инвариант в языке), тогда как в Средние века мыслители исходили из речи (т.е. из суждения). Абеляр полагал, что универсалии заключены в суждениях, под которыми понималось «значение в предложении», поскольку только речи относятся одновременно ко множеству вещей, так что оказывается возможным из суждений вычленить собственно универсалии как значения слов, относящихся к определенному классу предметов (Попов, Стяжкин 1974: 155). Слово, напротив, множественно для всех в той же речи (например, в тексте Писания), тогда как концептуально оно едино. Создавая свой концепт, т.е. свою точку зрения, средневековый человек каждый раз становился автором своей версии Слова. Отсюда иллюзия анонимности в средневековом творчестве, а также совершенно иной тип прочтения текста, чем тот, которым пользуемся мы.

Подобные мнения об universalia в рамках суждения способствовали двуединому разделению сущностей, на этот раз уже в отношении к самим универсалиям. С одной стороны, родо-видовые соотношения как проявления предметных значений, с другой, характеристика степеней сущности как проявления значений слова (признаки). Если для ранних схоластиков проблема общих идей целиком была проблемой онтологической, то концептуалисты свели ее к узкой сфере познания, основанного на знании языка.

9. Идея и значение

Вернемся к уясненному различию между идеей-концептом и значением слова, как это понималось в эпоху средневековья: денотат как «вещное» значение и десигнат как значение слова. Видимо, такие исследователи истории сознания, как Э. Кассирер, были близки к истине, полагая, что «вещью» схоластики называли не реальный предмет, а отображенное в мышлении сущее (Кассирер 1912: 22). По мнению Э. Кассирера, реалисты соотносили вещь с видом, а номиналисты – с родом (называя его понятием), но в обоих случаях это была именно универсалия, а не понятие в нашем, современном смысле термина; в такой системе обозначений предметы выступали просто представлениями, а ничем иным в эпоху средневековья образные представления и быть не могут, хотя бы потому, что они лишены определенного содержания, которое только накапливается в различных источниках, в том числе и художественных. Средневековое понятие вовсе не понятие, а отсюда и различия в исторических типах философствования. Средневековый и современный реалист или номиналист различаются именно в несовпадении объема понятия «универсалия» – не строгого понятия, но неопределенного образа.

При таком толковании компонентов семантического треугольника вещь как таковая вообще устраняется из размышления, а вместо нее в сознании присутствует инди-вид, т.е. помысленное сущее, и именно такая позиция намечается у нас для эпохи раннего средневековья:

Рис. Δ: Представление – Вещь – Слово

Как и в других случаях, еще раз оговоримся: пусть не покажется натяжкой постоянное привлечение схемы семантического треугольника к рассмотрению нашей темы. Давно доказано (Grabmann 1961: 1, 293 – 311), что самый спор номиналистов с реалистами возник в связи с необходимостью истолковать соотношение лиц Троицы: тринитарное происхождение концепций оправдывает привлечение общего для нас семантического масштаба.

10. Термины

Чтобы не путаться в терминах, за которыми на самом деле скрываются – объективно – различные понятия и представления, разберемся в средневековой терминологии.

Вообще довольно самонадеянно говорить о том, что, например, схоластический термин «intellectus» указывает именно на понятие, обозначает понятие; скорее всего, средневековые мыслители понимали его в силу своего разумения как ʽумственный образ; представление о вещиʼ (Реферовская 1985: 263). Также и у Фомы Аквината intentiones всего лишь sui generis понятие, а на самом деле, в соответствии со значением латинского корня, это ʽинтенсивность, сила, напряжение (ума), (вообще) намерение и тонусʼ и может быть сопоставлена с интенцией Э. Гуссерля, что, в конце концов, представляет собою перенесение внимания с результата (т.е. с понятия как такового) на процесс «схватывания» сущности субъектом. Но в таком случае intentiones скорее образы, чем понятия («образы вещи или образы термина» – неважно). Actus intelligendi Вильяма Оккама (1285 – 1349) также, скорее, «впечатления души», отображение, даже образ (idolum), т.е. понятие как знак для класса предметов, а в таком случае «понятие» уже у Фомы Аквинского предстает как уподобление вещи разуму сообразно с его сущностью (Курантов, Стяжкин 1978: 126). Таким образом оказывается, что у слова значение произвольно, у понятий же