Сергей Дружилов - Социально-психологические проблемы университетской интеллигенции во времена реформ. Взгляд преподавателя

Ознакомительный фрагмент

Почти исключительно на энтузиазме «голодных и холодных» преподавателей, высшая школа продолжает работать! Молодые люди идут учиться! По данным, приводимым С.В. Волковым, если в начале 1918 г. в стране было всего 60 тыс. студентов, то к осени 1919 г. их число увеличилось от 2 -3,7 раза и составило 117 тыс. [Волков, 1999] (по другим данным, на которые также ссылается С.В. Волков – 231,3 тыс.). В 1919 г. насчитывалось 4100 университетских преподавателей (по другим данным – 1927). И они работают, занимаются образовательной и научной деятельностью!

Выпуск специалистов вузами небольшой: многие молодые люди, попавшие в вуз «по разнарядке», не имеющие элементарных знаний для обучения, студентами лишь числились. И все же выпуск дипломированных специалистов есть! Известно, что за 1918-1921 гг. вузы выпустили 1,6 тыс. инженеров [Сафразьян, 1977, с. 68].

31 января 1920 г. по инициативе М. Горького в Петрограде был открыт первый в советской России Дом ученых – во Владимирском дворце, по адресу: Дворцовая набережная, дом 26. Его история началась с размещения здесь Петроградского комитета по улучшению быта ученых (ПетроКУБУ). В 1921 г. по инициативе В.И. Ленина комитет был преобразован в правительственную организацию – Центральную комиссию по улучшению быта ученых (ЦеКУБУ) при Совете Народных Комисаров (СНК) страны, существовавшую до 1937 г.

Это был специальный центр распределения продовольствия, снабжавший, по данным Г. Уэллса, 4 тыс. научных работников и членов их семей, в общей сложности около десяти тысяч человек [Уэллс, 1964] Тут не только выдавали продукты по карточкам, но была и парикмахерская, ванные, сапожная и портняжная мастерские и другие виды обслуживания. Имелся даже небольшой запас обуви и одежды. Здесь же работал медицинский стационар для больных и ослабевших.

Деятельность созданной в 1921 г. ЦеКУБУ не ограничивалась организацией материальной помощи, в ее компетенцию входили также вопросы «культурного объединения» деятелей науки и искусства. Структура ЦеКУБУ изначально состояла из двух основных органов: экспертной комиссии, которая занималась вопросами распределения материальной помощи, и управления делами, взявшего на себя решение других организационных вопросов, в частности, вопросов санаторного лечения, обеспечения культурных и деловых связей с другими регионами и проч.

Для улучшения материального положения и обеспечения провинциальных ученых ЦеКУБУ в 1922 г. были образованы местные Комиссии по улучшению быта ученых (КУБУ).

Следует иметь в виду, что ЦеКУБУ создавалась по принципу элитарной, а не профсоюзной организации. По данным отечественных историков (Е.В. Водопьяновой, Л.В. Ивановой, Е.А. Осокиной), на ее обеспечении находилось 8000 человек с семьями – наиболее ценные специалисты всех отраслей знания и искусства. Списки ученых, как пишет Е.А. Осокина, составлялись «на местах» и рассматривались Экспертной комиссией ЦеКУБУ, после чего утверждались правительством. Ученые, профессора, преподаватели вузов, «попавшие в список» ЦеКУБУ, уже в то время получали определенные привилегии. Им выдавался бесплатный академический паек дополнительно к основному пайку, который получала интеллигенция в тот период.

Кроме того, ЦеКУБУ выдавала «списочным ученым» небольшое денежное обеспечение и премии, как считалось – «за лучшие научные труды», – а также, что более существенно, чем обесцененные деньги, дрова, белье, обувь, одежду, бумагу, карандаши, чернила, электрические лампочки. В условиях разрухи и голода это были бесценные дары.

С дальнейшим развитием ЦеКУБУ система благ и льгот расширялась. Но пока критериями для этой правительственной организации (сейчас бы ее, вероятно, именовали бы «фондом») были реальные научные труды. «Внутри интеллектуальной элиты, попавшей в списки ЦеКУБУ, формировалась внутренняя иерархия. Поскольку старые звания и регалии не действовали, а новые еще не были созданы, единственным мерилом значимости ученого служили его научные труды. Иерархия снабжения определялась научной значимостью ученого. Этот принцип действовал порой независимо от службы на государство. Ученые и деятели искусства могли получать блага, просто работая дома и даже находясь за границей» [Осокина, 1999, с. 103].

В то же время, через ЦеКУБУ советское правительство проводит политику искусственного расслоения научно-педагогического сообщества. Отнесенных к одной категории «правильных» ученых власти хорошо «пригревали и подкармливали». Ученым и профессорам, отнесенных к иной категории, не только выделялось меньшее ресурсное обеспечение, но и через этот правительственный орган давалось «добро» на проведение по отношении к ним санкций и репрессий. Но об этом – позже. А сейчас вернемся во времена разрухи в Советской стране.

Английский писатель, посетивший Россию в это страшное и жестокое время, отмечает позитивный вектор в действиях Советского правительства по отношению к выпуску «серьезной литературы». Г. Уэллс пишет: «В Англии и Америке выпуск серьезной литературы по доступным ценам фактически прекратился сейчас "из-за дороговизны бумаги". Духовная пища английских и американских масс становится все более скудной и низкопробной, и это нисколько не трогает тех, от кого это зависит» [Уэллс, 1964].

Обратим внимание, что эта проблема близка и понятна нашему, -думающему, - современнику второго десятилетия XXI века!

Далее писатель и публицист называет позитивные действия молодой Советской власти, изначально ориентированной на просвещение народа: «Большевистское правительство […] стоит на большей высоте [по сравнению с правительствами Великобритании и США, не уделяющего внимания изданию – С.Д.]. В умирающей с голоду России сотни людей работают над переводами; книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному Другому народу» [там же].

И мы помним, что это все продолжалось более 70-ти лет, и наша страна по праву была признана самой читающей в мире. Но продолжим воспоминания очевидца, высказывающего сожаления о том, что «эта созидательная работа носит отрывочный, наспех организованный характер. Какими путями всемирная литература дойдет до русского народа, я не представляю.

Книжные магазины закрыты, а торговля книгами запрещена, как и всякая торговля вообще. Вероятно, книги будут распределяться по школам и другим учреждениям» [там же].

Отметим, что в отечественной истории в разные ее периоды, – и не только в годы гражданской войны, – нужды высшего образования неизменно находились в числе приоритетов властей на одном из последних мест.

После гражданской войны, преодоления экономической разрухи, вся дальнейшая история советского высшего образования идеологически связана с двумя обстоятельствами факторами, на которые указывает Г.И. Ханин. С одной стороны – глубокое уважение, почтительное отношение к науке и образованию, признание их огромного значения для развития общества и экономики. С другой стороны, – стремление властных структур обеспечить политическую лояльность студенческого и преподавательского состава вузов [Ханин, 2008].

Трагизм положения интеллектуального слоя в годы разрухи усугубляется революционным террором (или так называемым «красным террором») по отношению к российской интеллигенции, важнейшей частью которой является научная и университетская интеллигенция.

Еще не раз в отечественной истории преподаватели и ученые будут жертвами репрессий и различных видов террора. Поэтому необходимо изначально разобраться в используемых в понятиях.

Вузовская и научная интеллигенция – объект террора

«Террор – бесполезная жестокость, осуществляемая людьми, которые сами боятся».

Этимологически термин «террор» (лат. terror – страх, ужас) означает действия, направленные на устрашение политических противников, выражающимся в насилии (вплоть до уничтожения), и принуждение его вести себя определенным образом. «Террор» – это способ управления социумом посредством превентивного устрашения.

Подлинный террор (в смысле «запугивание») не равнозначен понятию «массовые репрессии», он подразумевает внушение тотального страха не только реальным противникам – борцам с режимом (которые и так знают о последствиях и готовы к ним), а целым социальным общностям. Изначально (до теракта 11 сентября 2011 г. в Нью-Йорке) террор мыслился как «репрессивный способ существования государства в условиях революции, как полная временная неразделенность политической и юридической власти, оправдываемая исключительными обстоятельствами».

Потребность в управлении посредством превентивного устрашения возникает тогда, когда ставится задача построения общества «тоталитарного» типа, ибо «тоталитаризм», по определению, лишен легитимной основы [Одесский, Фельдман, 1997]. Не будучи легитимным, «тоталитарный» лидер страшится в любой момент утратить свои полномочия их и поэтому готов предпринимать любые меры для удержания своей власти.