Встречи с искусством - Инна Яковлевна Кошелева

по пушкинской Москве, Чехова — шли к Чехову в его маленький, скромный домик на Садовой. И в толстовский музей в Хамовниках мы, конечно, тоже ходили. Признаюсь себе, несмотря на проникновенные речи экскурсоводов, я не волновалась. Читать Пушкина, Чехова, Толстого я уже очень любила, а рассматривать рукописи, вещи мне казалось неинтересным и ненужным. Но, видно, всему свое время.

Давно «прошла» «Анну Каренину» и «Войну и мир». «Прошла» — это плохо сказано, я зачитывалась Толстым, жила в его мире — кто лучше меня может понять сегодня Наташу? Это все обо мне (не по событиям, конечно, а по мыслям, по чувствам). И вот я в местах, где Толстой провел значительную часть своей жизни. Въезд, аллея, старый дуб — «дерево бедных», могила Льва Николаевича над оврагом, здесь прятал он с братом зеленую палочку, детский символ счастья, просторы за усадьбой. И мы — я, мама и папа. Как это происходит, я не знаю, но именно в такие минуты все прочитанное становится какой-то ощутимой реальностью. «Моя» Наташа как-то незримо связана отныне с этим удивительным летним днем, с его дыханием, с движением тени от листвы на аллее, со всей моей жизнью.

Приехав, открыла зачитанное, знакомое наизусть (в буквальном смысле слова — учила к уроку) то место, где князь Андрей «встречается» с дубом. Как этот старый, видавший жизнь и невзгоды дуб оживает! И князь возвращается к жизни после своей потери — смерти жены. И я... заплакала. Сам ритм прозы вошел в меня глубоко, что-то во мне перевернул. Все события последних лет вдруг отошли. То есть отошло все мутное, неясное, тяжко неразрешимое. Да, я еще люблю Сашу, да, я еще не нашла своего места в жизни (вернее нашла, но не достигла — хочу быть врачом), но это... неважно. Есть жизнь, есть прекрасный дуб в Ясной Поляне, есть книги.

Я чувствую себя удивительно счастливой, и это счастье не зависит от внешних обстоятельств.

Закончила «Тихий Дон» Шолохова. Последние страницы. Смерть Аксиньи, ее одинокая могила. Григорий, который едет в родные места, к семье, к детям. Я на собственном опыте убедилась, что жизнь не безоблачна. Сколько каждому из нас предстоит даже при лучшем благополучном варианте. Не избежать разлук с близкими людьми, не избежать тех потерь, которые называются смертью. От природы положено жестокое — «пережить родителей». За очень любимых боишься всегда, мне давно знакома эта тревога, кажется, с тех лет, когда я стала сознавать себя. Но после «Тихого Дона» пришло и новое: понимание того, что за плечами у мамы и папы жизнь, долгая и трудная, что уже поэтому их надо не только любить, но и беречь. Я не прожила и семнадцати, а сколько выпало на мою долю переживаний, боли и обид. Возможно, через год или два, три все «страсти» с Милкой и Сашей покажутся и мне смешными, но мне нелегко их было пережить. А у мамы... Ведь мама сейчас второй раз замужем. Первый ее муж оказался не слишком достойным. Он пил, изменял маме. Что пережила она? То же, что Наталья у Шолохова? Как сумела избавиться от своего чувства? Какой ценой? С какой-то иной, маминой точки зрения я вдруг увидела и себя. Как часто я ее обижаю, как трудно, наверное, ей даюсь. И сколько я болела! Только воспалением легких — трижды. Помню, как спешила она отвезти меня на юг, к морю, чтобы пневмония не перешла в хроническую. Теперь-то я понимаю, что ее гнал мучительный страх за меня, за мое здоровье, за мою жизнь.

С «Тихим Доном» пришло для меня понимание трудной цены каждой человеческой жизни. Старших надо уважать уже за то, что они старше. Как мудры народные обычаи, призывающие чтить старость, опыт, мудрость.

Я понимаю, что отошла в мыслях от «Тихого Дона», что это — уже о собственной жизни, но к этим мыслям подтолкнул именно Шолохов, показавший судьбу человеческую в особых, сложных условиях, и в то же время — как просто человеческую судьбу, с ее типичными законами.

Встретила Мишу. Проснулась утром и все по-другому.

Как хорошо, что мама и папа не руководили моим чтением в том узком и примитивном смысле слова, которое сводится к лозунгу — уберечь! Уберечь от Мопассана, от «Анны Карениной», уберечь от всего, где речь идет о любви в ее реальных человеческих проявлениях.

Парадоксально: самой проблемы «возраст — искусство» в моей родительской семье, в нашем доме не вставало. Никто мне никогда не запрещал ни читать чего-либо «не по возрасту», ни смотреть.

У Милки же папа и мама относились к ее чтению весьма внимательно: одну книгу ей давали читать, про другую говорили — рано. Точно так же с кино, не дай бог попасть на фильм «до шестнадцати». Разумеется, Милка в первую очередь читала запретные книги, смотрела «взрослые» фильмы, уж так мы были устроены в ту пору — как не хотелось быть нам причисленными к тому разряду людей, которые зовутся «дети»!

Милые, смешные родители! Они словно забыли, что сейчас почти в каждом доме есть библиотека более или менее обширная — бери, читай, что и когда хочешь. Да и «опасного» Мопассана современные писатели, что называется, обошли, стоит посмотреть два-три номера «Иностранной литературы» и наткнешься на «опасную сцену». Что поделаешь, не зря ведутся речи о сексуальной революции. Телевидение, кстати, тоже не чурается этой стороны жизни. Как говорится, объятия, поцелуи.

Стоит ли этого бояться? Я думаю, нет. Оттого, что мы стали более «многознающими», мы не стали принципиально другими. И чистота чувств отнюдь не то же самое что неведение. Это — устойчивость нравственных понятий, устойчивость всех жизненных ценностей — всех, именно всех, вместе взятых. И Милка с ее влюбчивостью, с ее взволнованным, трепетным отношением к друзьям не стала хуже оттого, что тайно от папы и мамы посмотрела фильм «Осень», в котором рассказывается о внебрачном романе. Пошлое отношение к любви, к жизни возникает, по-моему, там, где налицо недобор знаний, переживаний, где существование идет чисто бытовое, внешнее. Пошлость — от бездуховности.

И потому, став когда-нибудь мамой, я буду руководствоваться лишь одним — хорошая или плохая литература читается моим ребенком. Разумеется, возраст учитываться будет, но не строго, не жестко. Не хочу, чтобы сын мой (а у меня будет сын, я почему-то думаю, что сын, бумаге-то я могу признаться, что мечтаю о сыне, похожем на Мишу) видел в том же Мопассане «запретный плод», не хочу, чтобы он искал в томике «клубничку», —