О всех созданиях - Джеймс Хэрриот

на том, что, миновав еще одну деревню, Мэллок повернет в Дарроуби, однако он продолжал ехать вперед. По-видимому, его вызвали откуда-то издалека.

Длилось это бесконечно, и я совсем изнемог. Приступы ледяного отчаяния сменялись взрывами надежды, и эта лихорадка вымотала мои нервы. И когда наконец я увидел перед собой на прямой дороге покачивающийся грузовик, у меня не оставалось уже никаких сил.

Ну теперь, во всяком случае, он никуда не денется! Выжав из старенькой машины все, на что она была способна, я поравнялся с грузовиком и непрерывно сигналил, пока он не остановился. Я проскочил вперед, затормозил и побежал к грузовику, чтобы объяснить, в чем дело, и извиниться. Но едва я взглянул в кабину, улыбка облегчения сползла с моих губ. Это был не Джефф Мэллок! Я гнался не за тем!

Я узнал мусорщика, который в совершенно таком же фургоне, как у Джеффа, объезжал здешние края, подбирая падаль, не интересовавшую даже живодера. Странная работа и странный человек! На меня из-под обтрепанной армейской фуражки глядели блестящие пронзительные глаза.

– Чего надо-то? – Он вынул изо рта сигарету и дружелюбно сплюнул на дорогу.

У меня перехватило дыхание.

– Я… Извините. Я думал, это фургон Джеффа Мэллока.

Выражение его глаз не изменилось, но уголки рта чуть-чуть дернулись.

– Коли вам Джефф требуется, так он небось давно у себя на живодерне. – И снова сплюнув, он сунул сигарету обратно в рот.

Я тупо кивнул. Да, конечно, Джефф вернулся к себе на живодерню… и давным-давно. За мусорщиком я гонялся больше часа, и, значит, корова уже разделана и висит на крючьях. Джефф работал умело и быстро. И, забрав обреченных животных, не имел привычки тянуть.

– Ну, мне тоже домой пора, – сказал мусорщик. – Бывайте! – Он подмигнул мне, включил мотор и загромыхал по дороге.

Я побрел к своей машине. Торопиться больше было некуда. И как ни удивительно, теперь, когда все погибло, мне стало легче. Охваченный каким-то невозмутимым спокойствием, я вел машину и хладнокровно прикидывал, что мне сулит будущее. Во всяком случае, министерство с позором вычеркнет меня из своих списков. Я даже начал фантазировать: быть может, для этого существует какая-то церемония – торжественное сожжение министерского удостоверения или другой ритуал в том же духе.

Я попытался отогнать мысль, что мой последний подвиг может возмутить не только министерство. А Королевский ветеринарный колледж? Вдруг за подобные штучки человека лишают права заниматься практикой? Не исключено. И я со вкусом принялся размышлять, какие поприща остаются для меня открытыми. Мне часто казалось, что владельцы букинистических лавок должны вести весьма приятную жизнь, и теперь, серьезно взвешивая такую возможность, я решил восполнить отсутствие в Дарроуби этого очага культуры. Мне не без приятности рисовалось, как я сижу под ярусами пыльных томов, порой снимаю с полки какой-нибудь фолиант или просто гляжу на улицу из своего уютного мирка, где нет ни бланков, ни телефонных звонков, ни записок «Позв. мин.».

Въехав в Дарроуби, я не торопясь свернул к живодерне и вылез из машины у закопченного строения, из трубы которого поднимался черный дым. Отодвинув скользящую дверь, я увидел, что Джефф с удобством расположился на груде коровьих шкур, держа в окровавленных пальцах кусок яблочного пирога. И… да-да: позади него висели две половины коровьей туши, а на полу валялись легкие, кишки и другая требуха – печальные останки элитной айрширской коровы мистера Моверли.

– Здравствуйте, Джефф, – сказал я.

– Наше вам, мистер Хэрриот! – И он одарил меня безмятежной улыбкой, точно выражавшей его личность. – Вот закусываю. Всегда меня в эту пору на еду тянет! – Он с наслаждением запустил зубы в пирог.

– Да, конечно. – Я грустно оглядел разделанную тушку. Собачье мясо, да и его не так уже много. Впрочем, айрширы никогда особенно не жиреют. Мне никак не удавалось найти слова, чтобы объяснить Джеффу, что произошло, но тут он заговорил сам:

– Извиняюсь, мистер Хэрриот, только я нынче не поспел, – сказал он, беря видавшую виды кружку с чаем.

– Про что вы?

– Ну я же люблю все для вас приготовить, да только нынче вы раненько пожаловали.

Я ошеломленно уставился на него.

– Но… но ведь все готово? – Я махнул рукой на разделанную тушу.

– Да нет, это не она.

– Как не она? Значит, это не корова с фермы Моверли?

– Во-во. – Он отпил четверть кружки и утер рот. – Пришлось начать с этой. А та еще в фургоне на заднем дворе.

– Живая?!

Он как будто слегка удивился.

– А как же? Я же за нее еще не брался. Хорошая коровка, хоть и больная.

От радости я чуть не потерял сознание.

– Да она здорова, Джефф. Вы не ту корову забрали!

– Не ту? – Его ничем нельзя было поразить, но он явно ждал объяснения, и я сообщил ему, как все произошло.

Когда я кончил, его плечи подрагивали, а ясные красивые глаза на розовом лице весело блестели.

– Это же надо! – пробормотал он и продолжал посмеиваться. Мой рассказ нисколько не нарушил его душевного равновесия, и смех этот был мягким и дружеским. Пусть он съездил напрасно, а фермер переволновался – ни то ни другое его совершенно не трогало.

И, глядя на Джеффа Мэллока, я в который раз подумал, что постоянная возня с заразными тушами среди смертоносных бактерий, как ничто другое, дарит человеку безмятежное внутреннее спокойствие.

– Вы съездите сменить корову? – спросил я.

– Немножко погодя. Спешить-то особо некуда. А я с едой торопиться не люблю. – Он удовлетворенно вздохнул. – Может, и вы перекусите, мистер Хэрриот? Подкрепитесь-ка маленько! – Он налил еще одну кружку и, отломив солидный кусок пирога, протянул его мне.

– Нет… нет… э… спасибо, Джефф. Вы очень любезны, но я… спасибо… мне пора.

Он пожал плечами, улыбнулся и взял трубку, которая покоилась на овечьем черепе. Смахнув с мундштука налипшие мышечные волоконца, он чиркнул спичкой и блаженно развалился на шкурах.

– Ну так пока до свидания. Загляните вечерком, все будет готово. – Он смежил веки, и его плечи вновь задергались. – Уж теперь-то я не промахнусь.

Пожалуй, прошло больше двадцати лет с тех пор, как я в последний раз выбраковал туберкулезную корову, – туберкулез теперь большая редкость. И короткая запись «Позв. мин.» уже не леденит мне кровь, и грозные бланки, так меня травмировавшие, тихо желтеют на дне какого-то ящика.

Все это навсегда исчезло из моей жизни. Как и Чарлз Харкорт. Но его я вспоминаю каждый день, когда смотрю на маленький барометр, который все еще висит у меня над столом.

Мой первый самостоятельный полет

Питание в летной школе Уинкфилда было отменным. Говорили даже, что летчики,