О всех созданиях - Джеймс Хэрриот

– Ничего, Трис, – сказал я. – Ты скоро согреешься, поспишь, а утром будешь молодцом.

Тристан словно не расслышал.

– Жуткая вещь эти трубы, Джим! – Он уставился на меня измученными глазами. – Полны грязищи, и воняет в них кошачьей мочой!

– Знаю, знаю! – Я положил его руку под одеяло, а одеяло натянул ему на плечи. – Утром все будет хорошо!

Я погасил свет и на цыпочках вышел. Притворяя за собой дверь, я еще слышал дробь, которую выбивали его зубы.

Несомненно, он не просто замерз, он был еще в шоке. И неудивительно! Бедняжка беззаботным привидением шел себе через дорогу, и вдруг визг тормозов, слепящий свет и почти настигший его страхолюдный великан! Кто бы тут сохранил душевное равновесие?

Утром за завтраком Тристан являл собой грустное зрелище. Он был бледен как полотно, почти ничего не ел и время от времени содрогался от мучительного кашля.

Зигфрид посмотрел на него с легкой усмешкой:

– А я знаю, что тебя довело до такого состояния! Я знаю, почему ты сидишь тут живым трупом, выкашливая легкие!

Тристан замер, и по его лицу пробежала судорога.

– Знаешь?

– Да. Мне противно повторять: «Я же тебе говорил!» – но ведь я правда не раз тебя предупреждал, разве не так? Всему причина твои омерзительные сигареты!

Курить Тристан не бросил, но Рейнесское привидение больше никому не являлось и по сей день остается неразгаданной тайной.

Удачная операция спаниеля Дины

Мне нравилось оперировать мелких животных, и я мало-помалу набил в этом руку, однако этот случай меня напугал. Двенадцатилетняя сука-спаниель с запущенным гнойным метритом: гной капает на стол, температура сорок, одышка, дрожь, а в прижатом к ее груди стетоскопе слышатся классические шумы сердечной недостаточности. Только больного сердца тут не хватало!

– Много пьет? – спросил я.

Старушка миссис Баркер нервно закручивала веревочные ручки своей сумки.

– Очень. Так от миски с водой и не отходит. А есть ничего не ест. Вот уже четвертый день ни кусочка не проглотила.

– Право, не знаю, что вам и сказать. – Я сунул стетоскоп в карман. – Вам следовало бы давно ее сюда привести. Она ведь больна никак не меньше месяца!

– Да не больна она была. Так, недомогала немножко. А я думала: пока она ест, то и беспокоиться нечего.

Я помолчал. Мне очень не хотелось расстраивать старушку, но скрывать от нее правду было нельзя.

– Боюсь, положение довольно серьезное, миссис Баркер. Процесс развивался долго. Видите ли, у нее в матке гнойное воспаление. Очень тяжелое. И вылечить ее может только операция.

– Ну так вы сделаете, что нужно? – Губы миссис Баркер дрожали.

Я обошел стол и положил руку ей на плечо:

– Я бы с удовольствием, но тут есть трудности. Ей ведь двенадцать лет, и общее состояние у нее тяжелое. Риск очень велик. Я предпочел бы отвезти ее в ветеринарную клинику в Хартингтоне, чтобы оперировал ее мистер Беннет.

– Ну и хорошо! – Старушка радостно закивала. – И все равно, сколько бы это ни стоило.

– Об этом не беспокойтесь. – Я проводил ее по коридору до входной двери. – А она пусть остается у меня. Не тревожьтесь, я за ней присмотрю. Да, кстати, как ее зовут?

– Дина, – пробормотала миссис Баркер, оглядываясь и щурясь в полумрак коридора.

Я простился с ней и пошел к телефону. Тридцать лет назад деревенские ветеринары в подобных экстренных случаях предпочитали обращаться к специалистам по мелким животным. Теперь, когда наша практика в этом смысле заметно расширилась, положение изменилось. Нынче у нас, в Дарроуби, есть и сотрудники, и необходимое оборудование для всяческих операций на мелких животных, но тогда дело обстояло по-иному. Меня не раз предупреждали, что рано или поздно любому целителю крупных животных приходится взывать о помощи к Гранвиллу Беннету. И вот пришел мой черед.

– Алло, мистер Беннет?

– Он самый. – Голос басистый, дружеский, щедрый.

– Говорит Хэрриот. Партнер Фарнона. Из Дарроуби.

– Как же, как же! Наслышан о вас, молодой человек. И весьма.

– О… э… спасибо. Видите ли, у меня случай… довольно сложный. Так не могли бы вы?..

– С превеликим удовольствием. А что такое?

– Запущенный гнойный метрит…

– Замечательно!

– Суке двенадцать лет…

– Превосходно…

– Заражение просто страшное…

– Лучшего ничего и быть не может!

– И такого скверного сердца мне давно прослушивать не доводилось…

– Расчудесно! Так когда вас ждать?

– Сегодня вечером, если вам удобно. Часов в восемь.

– Более чем удобно. Так до скорого.

Хартингтон был довольно большим городом с населением тысяч двести, но на центральных улицах движения уже почти не было, и лишь редкие машины проносились мимо магазинных витрин. Может быть, все-таки я не напрасно проехал эти двадцать пять миль? А вытянувшейся на заднем сиденье Дине любой исход, казалось, был безразличен. Я покосился через плечо на бессильно свесившуюся голову, на поседелую морду, на бельма, матово поблескивающие в свете приборной доски на обоих глазах. Какой у нее дряхлый вид! Нет, наверное, я только зря трачу время, уповая на этого мага и кудесника.

Да, бесспорно, на севере Англии Гранвилл Беннет успел стать легендарной фигурой. В дни, когда в нашей профессии специализация была неслыханной редкостью, он посвятил себя работе только с мелкими животными, никогда не занимался ни лошадьми, ни коровами, а свою клинику поставил на самую современную ногу, елико возможно во всем следуя правилам, принятым для больниц и клиник, где лечат людей. А ведь в те дни среди ветеринаров было модно фыркать на собак и кошек. Старые зубры, чья жизнь прошла среди бесчисленного множества рабочих лошадей в городах и на фермах, насмешливо цедили: «Да где мне взять время на этих тварей?» Беннет же упрямо двинулся против течения.

До сих пор мне не доводилось с ним встречаться, но я знал, что он еще совсем молод, лет тридцати с небольшим. Чего только я не наслышался о его врачебном искусстве, и о деловом чутье, и о пристрастии к радостям жизни! Короче говоря, он слыл убежденным последователем идеи, что и работать, и жить следует во всю меру возможностей.

Ветеринарная клиника помещалась в длинном одноэтажном здании в центральной части города. Я въехал во двор, вылез и постучал в угловую дверь, не без благоговения оглядываясь на сверкающий «бентли», возле которого робко жался мой маленький, видавший виды «остин». Но тут дверь открылась. Передо мной стояла хорошенькая регистраторша.

– Добрый вечер! – с ослепительной улыбкой проворковала она, и я прикинул, что улыбка эта добавила к счету никак не меньше полукроны. – Входите, пожалуйста. Мистер Беннет вас ждет.

Она проводила меня в приемную с журналами и цветами на столике