Рэймонд Браун - Введение в Новый Завет Том II

Еще три примера и полемическое описание нечестивцев (11–13)[688]. Обличая своих противников, автор упоминает трех людей, которым, согласно раввинистической традиции (Авот р. Натана 41.14), «нет места в грядущем мире». Это Каин (в поздних легендах ему вменяли в вину не только убийство; ср. 1 Ин 3:12), Валаам (за плату научил мидианитян склонить Израиль к идолопоклонству; Числ 31:8; Втор 23:5; Ис Нав 24:9–10 и поздние предания[689]) и Корей (взбунтовался против Моисея и Аарона: Числ 16). Затем (стихи 12–13) автор мечет громы и молнии в адрес нечестивцев, о которых он говорил ранее. Он говорит об их зле, о беспочвенности их притязаний и об ожидающем их наказании, но все это очень неконкретно. Самая интересная деталь здесь — растление пиров любви (стих 12), поскольку напоминает о раннехристианских «агапах», связанных с евхаристией и часто служивших предметом споров (1 Кор 11:17–34). Таким образом, складывается впечатление, что «нечестивцы» внедрились в самое сердце общины (или общин), которой адресовано послание.

Пророчества Еноха и апостолов о появлении этих нечестивцев (14–19). Идея, что есть пророчества о явлении нечестивцев в последние времена, характерна для предостережений, к которым относится Иуд (ср. 1 Тим 4:1; 2 Тим 3:1 сл.). Согласно Евангелию от Марка, сам Иисус сделал такое апокалиптическое пророчество о лжемессиях и лжепророках (Мк 13:22). Иуд 14–15 начинается с пророчества о нечестивцах, изреченного Енохом, загадочным человеком, ходившим с Богом и взятым живым на небо, но снова автор выходит за пределы свидетельства Быт (5:23–24), обращаясь к иудейской традиции (на сей раз 1 Ен 1:9)[690]. Некоторые экзегеты возводят это полемическое описание стиха 16 к отрывкам из «Завещания (Успения) Моисея» (7:7, 9; 5:5), однако эта параллель далеко не очевидна. Далее автор обращается к пророчеству апостолов: «В последнее время появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям». В НЗ не сохранилось такой фразы, таким образом, автор, видимо, обращается к более широкой христианской традиции, как он обращается к израильской традиции, выходящей за пределы ВЗ.

Повторный призыв к вере; разные виды суждения (20–23). Хотя Иуд очень во многом направлено на полемику, вполне вероятно, что именно эти стихи содержат цель и подлинную кульминацию текста. В стихе 3 автор желал «написать вам увещевание — подвизаться за веру». В стихе 20 он объясняет, как именно подвизаться за веру: «созидая себя на святейшей вере вашей». Это следует делать, молясь Духом Святым и пребывая в Божьей любви — совет прекрасный во все времена, но теперь ставший актуальным, так как, ожидая милости Господа Иисуса Христа на суде, адресаты письма вынуждены иметь дело с «ругателями», не имеющими Духа (Иуд 19).[691] Если учесть резкость, с которой автор писал до сих пор, можно констатировать относительную сдержанность: к сомневающимся и колеблющимся нужно проявлять милость, других — спасать из огня, третьих — тоже миловать, но крайне осторожно, из‑за их испорченности[692]. Видимо, осторожность самого Иисуса в отношении общинных судов возымела действие (Мф 18:15–22).

Заключительная доксология (стихи 24–25). В конце Иуд нет никаких личных вестей для адресатов. Иуд завершается торжественной доксологией, возможно, взятой из литургии, но адаптированной к опасной ситуации, в которой находятся адресаты. Иуд славит единого и единственного (monos = монотеизм) Бога, «могущего соблюсти вас от падения» и привести на Суд в ликовании (ср. 1 Фес 5:23; 1 Кор 1:8). Христианская модификация этой иудейской монотеистической хвалы состоит в словосочетании «чрез Иисуса Христа, Господа нашего» (ср. «единый Господь» и «единый Бог» в Еф 4:5–6; см. также Иак 1:1).

Использование неканонической литературы в Иуд

Здесь видели проблему: столетиями богословы утверждали, что если автор был боговдохновенным, то мог отличить боговдохновенное от небоговдохновенного. (Правда, иногда использовали обратную логику: поскольку автор Иуд был боговдохновенным, то и книги, которые он цитировал, например, 1 Ен, были боговдохновенными.) Сейчас обычно считается, что это псевдопроблема, которая предполагает упрощенное понимание боговдохновенности и каноничности. Боговдохновенность автора признавалась, когда книга объявлялась канонической Израилем или христианской церковью[693]. Хотя большинство иудеев I века считали «Закон и Пророки» боговдохновенными и каноническими, по поводу «других Писаний» такого согласия не было.

И все же дело не только в отсутствии твердого канона. Видимо, иудеи и ранние христиане пользовались книгами как священными и авторитетными (то есть фактически боговдохновенными), не задаваясь вопросом, стоят ли те на одном уровне с Законом и Пророками. Не следует ограничивать опору Иуд на неканонические тексты цитацией из 1 Ен в стихах 14–15 и «Успения Моисея» в стихе 9. Сюжет о наказании ангелов в стихе 6 также взят из 1 Ен, а полемика в стихе 16 тоже может опираться на «Успение Моисея»[694]. В эпизодах с Каином и Валаамом (стих 11) автор использует предание о библейских персонажах, которое не отражено в Библии. Кроме того, в стихах 17–18 он цитирует слова апостолов, не зафиксированные в книгах, которые христиане впоследствии включили в канон. Иными словами, автор принимает и свободно цитирует обширное собрание израильских и христианских традиций, не ограничиваясь корпусом письменных книг, считавшихся каноническими какой‑либо из известных нам групп. Возможно, вопрос о каноничности просто не приходил автору в голову.

Литературный жанр

Разработка в последнее время новых методов способствовала усилению интереса к Иуд. Например, Neyrey рассмотрел Иуд в социологическом ракурсе. В античности благополучие группы ставилось выше благополучия индивидов. Neyrey напоминает о модели «патронажа–клиентуры», в которой Бог или Иисус рассматривались бы как небесные бенефакторы, а писатели — как их орудия. Соответственно, нападки на то, что писатели считают благом для группы, воспринимались бы как нападки на Бога.

Значительное внимание также уделяется литературным проблемам и сопоставлению Иуд с нормами греко–римской риторики (например, Charles, Literary 20–29). В своих увещеваниях и предупреждениях автор Иуд использует совещательное красноречие. Есть также элементы красноречия торжественного (хула на оппонентов) и судебного (обвинения). В то же время использование параллелизма и троичных иллюстраций при аргументации напоминает ВЗ.

Если вспомнить классификацию Дайсмана (письма/послания), то к какой категории отнести Иуд? На христианское письмо Иуд похоже больше, чем Иак. В отличие от лаконичных «приветствий» в Иак 1:1, «милость и мир и любовь» из Иуд 2 напоминают «благодать, милость, мир» в 1–2 Тим и 2 Ин. В конце Иак нет ни намека на заключительное приветствие; стихи 24–25 содержат величественную доксологию, сопоставимую с Рим 16:25–27.

Обращение «Двенадцати коленам в рассеянии» в Иак 1:1, возможно, конкретнее, чем «призванным, возлюбленным в Боге Отце и сохраненным для Иисуса Христа» (Иуд 1), которое применимо к любым христианам. Однако содержание Иуд более конкретно определяет ситуацию адресатов. Отсюда сложный вопрос: что в полемике Иуд нужно воспринимать буквально, а что представляет собой традиционный язык? Здесь необходима осторожность, ибо некоторые описания оппонентов могут быть заимствованы из «Успения Моисея», а значительная часть полемики в 2 Петр, в свою очередь, прямо заимствована из Иуд. Вряд ли все эти три автора столкнулись с одной и той же ситуацией, а значит, существовала традиция использования полемических описаний. Значит ли это, что Иуд адресовано всем церквам и не описывает какую‑то конкретную ситуацию, а лишь предупреждает всех об общей опасности, как утверждают многие исследователи? Возможно, не стоит делать таких далеко идущих выводов. Да, в Иуд нет указаний на то, что оно адресовано одной общине, в отличие от многих писем Павла. И все же ситуация, описанная в Иуд 3–4, может быть и реальной. Отметим первоначальные планы автора написать общую проповедь тем христианам, в глазах которых Иуда должен был обладать авторитетом [видимо, тем, кто не потерял связи с материнской церковью (церквами) в Иерусалиме/Палестине, с которой ассоциировалось имя Иуды], нарушенным известием о лжеучении, проникшем в некоторые из этих общин. Конечно, полемическое описание того, сколь плохи оппоненты, может быть традиционным (например, «некие нечестивые люди» в стихе 4, а также 10–13, 16–19), но это еще не значит, что эти люди не были реальными. Что можно сказать об этом опасном учении? Судя по всему, некоторые иудео/языкохристианские церкви, наученные чтить иудейское наследие и моральные нормы (чего можно было ожидать в областях, где Иуда и Иаков обладали наибольшим авторитетом), оказались под воздействием христиан, которые находились под сильным влиянием языческого мира и утверждали, что благовестие освободило верующих от моральных обязательств. Чтобы осудить эти безнравственные идеи, Иуд прибегает к преданиям о попытках соблазнить Израиль или его выдающихся представителей. Если эта реконструкция верна, то, с учетом элементов формата письма в Иуд, есть основания считать, что Иуд по своим особенностям скорее письмо, чем послание.